Книга Запретная женщина, или Первая жена шейха, страница 47 – Верена Вермот

— Не знаю… — нерешительно начал Халид. — Может, Верена захочет посмотреть на пирамиды Гизы.

— Ну так давайте поедем вместе. Айлин наверняка тоже будет рада побывать в Гизе.

Я уже вообще не знала, что мне обо всем этом думать. Насколько радужным было мое настроение утром, настолько же мрачным оно было вечером. В лифте Халид сказал:

— Верена, ты не против, если мы сегодня поужинаем в номере? Я, честно говоря, немного устал. Я ведь ночью почти не спал.

— Надо же, какое совпадение! У меня тоже нет сил — правда, по другим причинам.

Он недоуменно посмотрел мне вслед, когда я прошла мимо него в спальню, чтобы снять жакет и туфли. Потом я услышала, как он молча плюхнулся на диван. «Боже, — подумала я, — не успели мы начать совместную жизнь, как уже пошли конфликты. И это на второй день». Это было ужасно.

Вернувшись в гостиную, я раскаялась в своих колкостях. Халид сидел с застывшим взглядом, устремленным в пустоту. Он даже не включил телевизор. Было такое впечатление, как будто он уже далеко от меня и от всего остального мира.

Я собралась с духом и присела перед ним на корточки.

— Наверное, мне ещё многому надо научиться. Понимаешь, жизнь в Египте настолько отличается от нашей жизни. Я только теперь постепенно начинаю понимать, что мне придется делить тебя со многими людьми.

— Но я же тебе сразу сказал, что мы не все время будем вместе с Ибрагимом и Айлин… — произнес он совершенно убитым голосом.

— Да, конечно. И это замечательно, что у нас есть друзья в Каире. Но пойми: совершенно чужая мне мужская компания… Тем более что я не понимала ни слова из того, что они говорили. Я чувствовала себя как на сковородке. Ты себе представить не можешь, как мне хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе.

У меня от волнения так колотилось сердце, что я чуть не свалилась в обморок! Я ведь вообще представления не имела, как себя вести…

Мне показалось, что Халид с трудом подавил смех.

— И нечего смеяться, — толкнула я его и хотела встать.

Халид, схватив меня за руку, притянул к себе, и мы затеяли с ним веселую возню. Так что конфликт, к счастью, не получил дальнейшего развития. Однако меня не покидало ощущение, что его мучило ещё что-то. Я то и дело ловила на его лице знаки какой-то внутренней тревоги.

— Давай посмотрим меню. Ты уже, наверное, тоже проголодалась.

— Ещё как.

В ожидании ужина мы устроились на диване.

— Милый, у меня такое чувство, что тебе не дают покоя какие-то мысли.

Он, застигнутый врасплох, прижал меня к себе и молча улыбнулся.

— Халид, обещай мне, пожалуйста, что с этой минуты мы будем совершенно откровенны друг с другом и всегда будем прямо говорить друг другу, если что-то не так, хорошо?

Он медлил с ответом, как бы что-то обдумывая и взвешивая.

— Ах, Верена, ты самое лучшее, что есть на земле, — произнес он наконец с тяжелым вздохом.

— Я слушаю, милый…

— Понимаешь… Этот звонок сегодня утром… Это звонили из Аль Вахи.

— И что?

— Это был мой младший брат Хасан. Он слышал, что вся женская часть семьи моей будущей жены поехала в Шарджу, к торговцу тканями…

— Я, честно говоря, не совсем понимаю, что это может означать.

— Да, конечно, ты и не можешь этого понимать, — откликнулся он, глядя в пустоту. — Это означает, что они хотят ускорить свадьбу. Что они уже выбирают ткань для свадебного платья невесты.

У меня на секунду остановилось сердце. Я не знала, что сказать. Меня словно оглушили, а Халид умолк. За окнами мерцали огни на Ниле. Ничто не говорило о том, какая драма разыгрывалась в одном из апартаментов старого дворца Гезира.

— Халид, — сказала я через какое-то время, — мои чувства сильнее всех моих сомнений. Что бы ни случилось, когда бы ни истек опущенный нам срок, моя любовь навсегда, навеки принадлежит тебе.

На самом деле я все же надеялась, что этот срок никогда не истечет.

Халид пристально посмотрел на меня.

— И каждая минута, в которую мы сами себе ещё больше усложняем нашу и без того непростую жизнь, отнимает у нас силы. А сила — это жизнь, это энергия. Лишиться энергии — значит лишиться жизни. То есть умереть. Так что выбирай.

Я сама удивилась своим словам.

— Это говоришь не ты, — ответил он спокойно.

Он поймал мой взгляд и посмотрел мне прямо в глаза, словно пытаясь что-то отыскать на самом дне моей души.

— Твои слова говорят, что ты выбрала жизнь, — произнес он после долгой паузы. — Но в твоем сердце я вижу совсем другое.

Можешь не пытаться переубедить меня.

Как хорошо он меня знал.

— А вот я, — продолжал он, — давно уже выбрал жизнь. Точнее, её выбрал за меня мой отец, вместе с другими главами семейств. Я женюсь на предназначенной мне невесте, если это будет угодно Аллаху. Хочу я того или нет. И тем самым обрету почет, уважение и множество привилегии. Если же я против воли Аллаха и моей семьи возьму в жены тебя, я навлеку несмываемый позор на себя и на всю свою семью. И конечно же, на невесту. Я превратился бы в изгоя, обесчестившего имя Аль Рашид. Моя дурная слава распространилась бы далеко за пределы Аль Вахи. Мне пришлось бы уехать, может быть даже за границу. Тем самым я обрек бы себя на жалкую, недостойную жизнь. И я почти уверен, что все это убило бы нашу любовь.

Я бессильно опустила руки и, уткнувшись лицом ему в грудь, изо всех сил пыталась сдержать слезы. Он схватил меня за плечо и посмотрел мне в глаза.

— Почему у тебя в глазах слезы? Ещё рано горевать. Слишком рано. Ещё многое может измениться. Доверься мне и наберись терпения. Ты ведь и так моя любовь — навсегда, навеки…

В дверь постучали. Официант вкатил в номер стол с нашим Candlelight Diner ^[46].

— Верена, куда мы поставим стол? Где бы ты хотела сидеть?

— Скажи, чтобы поставили к окну, я хочу видеть Нил.

Я погасила все лампы в гостиной, оставив лишь приглушенный свет торшера. Халид покрутил ручку приемника, нашел какую-то американскую станцию, и мы вдруг услышали «Jingle Bells» в исполнении Бинга Кросби.

— О, я сразу вспоминаю Калифорнию! Как американцы праздновали Рождество. Jingle bells, jingle bells, jingle all the way… — пропел он, и глаза его при этом загорелись радостным блеском.

Я удивилась, насколько быстрым может быть переход от отчаяния к веселью. Посреди стола, отражаясь в серебряных крышках, которыми были закрыты блюда с едой, горела белая свеча, а за окном простиралось море огней, затопившее восточный берег Нила.

— Эти годы учебы в Америке — это, наверное, было для тебя прекрасное время, — сказала я.