Книга Мемуары Дьявола, страница 159 – Фредерик Сулье

– Ладно, ладно, – профырчал Карен-старший, – мой паренек знает, как вправить мозги молоденькой барышне!

И, прежде чем я успела отреагировать на новую грубость, он продолжил уже совсем другим, деловым тоном:

– Ну-ну, у нас нет времени на всякие глупости. Ты, Гийом, идешь сейчас же в церковь, потом в мэрию и к нотариусу; вы, де Воклуа, – к этим вашим… ну, сами знаете к кому… предложите двадцать пять процентов, а если упрутся – то все сорок, и они будут счастливы. Я же беру на себя самых норовистых, если таковые окажутся, и слово даю – никуда они не денутся! Общий сбор – здесь, сегодня вечером, и сегодня же нужно покончить с этим делом. Как вы понимаете, мы можем огласить предстоящий брак только после получения расписок. Если у кого-нибудь возникнет хоть малейшее подозрение, то мы не добьемся скидки ни на су, что нас никак не устраивает. Не забудь, сынок, что оглашение должно состояться только через три дня.

– Да знаю я, знаю, – огрызнулся Карен-младший. – Вы что, папенька, за дурачка меня держите?

– А ведь он прав, – от желания вернуть нанесенное мне оскорбление воскликнула я, не заметив, что повторенная мною фраза не совсем подходила к произнесенным Гийомом словам.

Легкая гримаса на лице жениха ясно показала мне, что его нелестное мнение обо мне лишь укрепилось, и я гневно топнула ногой. Батюшка рассердился, несмотря на то, что прекрасно понимал мои чувства.

– Ну вот что, Луиза, – строгим тоном произнес он, – хватит шалостей, пора уже браться за ум.

– Мне остается только надеяться, что мадемуазель окажет нам такую любезность, – расшаркался Гийом; затем все вышли, оставив меня одну.

Вот так состоялось мое первое свидание с будущим мужем. Слепой случай, столкнув нас нежданно-негаданно, вверг меня во вполне естественное для юной девушки волнение и выставил перед Гийомом в самом невыгодном свете, который он посчитал единственно верным и не нуждающимся в пересмотре. Как вы увидите в дальнейшем, он принадлежал к тем мужчинам, для которых первое впечатление играет важнейшую роль из-за их твердой уверенности в собственной непогрешимости. Эдуард, вы хорошо знаете меня, вы знаете, что я не тщеславна; тем не менее вы должны осознать всю глубину унижения девушки, уже не настолько юной, чтобы с ней обращались как с ребенком, но увидевшей, что ее сочли за дурочку, причем за дурочку полную, раз уж об этом заявили в глаза, отбросив всякие в том сомнения. Постарайтесь меня понять, Эдуард; надеюсь, что подробности моих переживаний не навели на вас скуку: они необходимы для того, чтобы вы лучше почувствовали, что несчастье не всегда заключается в том, что зовется несчастьем. Да, я была несчастна в тот день, причем не сумела бы толком объяснить кому-либо, что же такого ужасного со мной произошло. Я довольствовалась только слезами, подстрекая себя к крайнему решению о противодействии отцовской воле. Но размышления о возможном сопротивлении лишь усиливали мою тревогу: ведь я знала, что отступлю при первом же слове батюшки, и мое своеволие только даст ему дополнительные козыри. И все-таки ужасный стыд за столь безвольное и равнодушное отношение к собственной судьбе не позволил мне отказаться от хотя бы попытки борьбы, какой бы бесполезной она ни была. То был мой долг и святая обязанность. Весь день я прождала отца, не находя себе места, но ожидание оказалось напрасным. Еще до его возвращения десять или двенадцать чем-то похожих друг на друга людей прибыли в наш дом и заполнили гостиную. Время от времени слуги передавали мне, что посетители с невиданной дерзостью требуют моего батюшку, без конца злословят на его счет, кричат, что он напрасно вздумал с ними играться, что они немедленно уедут и тогда он узнает, как пренебрегать деловой встречей, которую сам же назначил, и как забывать, по гнусному обыкновению, о взятых на себя обязательствах. Судя по всему, вы, Эдуард, уже догадались, что происходило не что иное, как собрание кредиторов. Но вы должны также догадываться и о моем абсолютном непонимании происходящего. Единственное, что до меня доходило из того, что мне твердили, – это явное неуважение к моему отцу. Тем временем гвалт в гостиной окончательно вышел, по словам слуг, за всякие рамки приличий; не веря им на слово, я направилась к гостям, чтобы убедиться в том лично, решив, если понадобится, представиться визитерам и тем прекратить безобразие. Но когда я остановилась перед застекленной дверью, чтобы, отдернув краешек занавески, получше рассмотреть незваных гостей и послушать, какие речи они ведут, в гостиной появился мой отец; раздался общий крик, а потом гости рассыпались в иронических восклицаниях:

– А-а, вот и вы! Какое счастье! Ну-с, и что вы припасли для нас на этот раз? Опять обещания? Если вам больше нечего предложить, то лучше не растрачивайте напрасно свое и наше время – сказки нынче не в цене… – доносились со всех сторон голоса кредиторов, как бы пытавшихся перещеголять друг друга в издевках.

– Нет, не сказки, – ответил отец тоном, показавшимся мне весьма заискивающим, – речь идет о деньгах, притом наличных…

– Через три месяца, например, – фыркнул один из гостей.

– Нет, завтра или, если вам так не терпится, сегодня.

– Что ж, тогда все очень просто, – сказал другой, – гоните монету, и мы оценим этот шаг. Мне лично вы должны десять тысяч девятьсот двадцать три франка; как только деньги окажутся у меня в кармане, вы получите расписку.

В наступившей напряженной тишине послышался неуверенный голос отца:

– Как вы можете предположить, господа, я нашел необходимую сумму, только отважившись на большие жертвы; но обязан сказать вам также, что эти жертвы окажутся напрасными, если вы не пойдете мне навстречу и не согласитесь на некоторую скидку…

Казалось, ответил хорошо спевшийся двенадцатиголосый хор:

– Ни су!

Затем один из кредиторов уточнил:

– Или мне должны, или не должны. Или все, или ничего.

– Думаю, – подхватил другой, – что за двенадцать тысяч я имею право объявить, что маркиз и пэр Франции обчистил меня самым подлым образом.

– Хоть ты тресни! – воскликнул третий. – Опять та же басня! Поверьте, господа, в ее финале нам не светит ни гроша!

Батюшка достал из кармана бумажник и молча раскрыл его, продемонстрировав толстенную пачку банковских билетов. Не могу сказать, какая сила заставила всех этих людей броситься к столу; батюшка просто исчез за спинами поставщиков, хищно тянувшихся к вожделенной добыче, чтобы получше ее рассмотреть. Однако двое, незаметно для других обменявшись кивками, отделились от круга и подошли вплотную к двери, за которой я находилась.

– Но где, черт бы его побрал, он откопал эти деньги? – сказал один, в котором я узнала торговца, поставлявшего мебель для нашего особняка.

– Непонятно… Ведь ему уже нечего продать или заложить.

– Даже право голоса в палате пэров.

– Хм… А дочку?

– Пожалуй, он вполне на это способен.

– Возможно, король еще раз решил оплатить его долги: маркиз в большом фаворе у Карла Десятого.