Онлайн книга «Мемуары Дьявола»
|
– Нет, не могу. Тридцать пять. Мебельщик направился к двери, не выпуская расписки из рук: – Пятьдесят – и это мое последнее слово. Отец все мялся, и мебельщик приоткрыл дверь. – Сорок, – решился наконец де Воклуа. – Пятьдесят, – стоял на своем мебельщик. – Хорошо, кровопийца, пятьдесят! Мебельщик плотно прикрыл дверь и вздохнул: – Ну надо же, потерять двадцать пять тысяч! Что ж, подобьем итог: тридцать процентов от долгов в шестьсот двадцать пять тысяч составят сто восемьдесят шесть тысяч франков; плюс двадцать процентов лишних от моей личной доли в пятьдесят две тысячи, то есть десять тысяч четыреста франков; в сумме получается сто девяносто шесть тысяч четыреста франков. Отец проверил подсчеты и согласился: – Вот, даю вам сто девяносто семь тысяч; с вас шестьсот франков. – Они послужат благодарностью за мой тяжкий труд, – усмехнулся мебельщик. – Еще чего! – Ну-ну, не будьте же такой злюкой; если бы я позволил вам действовать в одиночку, вы и в самом деле остались бы голым! – Идите к черту, – не выдержал де Воклуа, – и заберите с собой всех этих упырей! – Да-да, пора свести счеты с каждым из них. Больше вы ни о ком из них не услышите – будьте покойны. Но не нужно идти со мной, а то вы рискуете получить не слишком лестные и забавные комплименты… Вернувшись в гостиную, мебельщик со списком долговых обязательств в руках расположился за столом, мигом окруженный остальными заимодавцами. – Похоже, карман ваш отяжелел, – заметили ему. – Похоже, – крякнул он. Раздался всеобщий радостный крик, но в то же время я расслышала чей-то сожалеющий возглас: – Эх, не поторопись мы, так имели бы тридцать, а то и все сорок процентов. В этот момент отец знаком пригласил меня следовать за ним. Должно быть, вы удивляетесь, Эдуард, что я с такой скрупулезностью пересказываю вам все детали. Тогда я не поняла и десятой доли всего происходившего на моих глазах; но позднее, когда я приобрела некоторый опыт в бесконечных деловых разговорах, он дал мне ключ к непонятному ранее наречию. Представьте себе – это будет самым точным сравнением – человека, который часто слышит слова на иностранном языке и волей-неволей запоминает непонятные выражения и позднее, познав этот язык, может воспроизвести то, что когда-то при нем говорилось. К тому же вскоре описанное событие стало предметом долгих обсуждений в нашем доме, и потому я не могла не запомнить всех подробностей. Итак, я прошла за отцом в мою маленькую гостиную, и вот что он заявил мне первым делом: – Очень даже рад, мадемуазель, что вы все слышали. Теперь вы понимаете, что я не принуждаю вас к замужеству с господином бароном де Кареном. Но только таким образом я могу рассчитаться с долгами… Я уже говорила, какой я слабый человек, и говорила также, что собиралась тем не менее хотя бы для виду возразить отцу. Его слова были лучшим доводом, чтобы уйти от какого-либо сопротивления, и я с радостью приняла его, смутно понимая, что хотя мною жертвовали, жертвовали не спросив – что особенно невыносимо, теперь можно истолковать эту жертву по-другому. Я сказала себе, что должна выйти замуж ради спасения чести батюшки, и, найдя причину, чтобы только не противиться отцовской воли, почувствовала себя счастливой и безропотно покорилась судьбе, посчитав свою слабость и трусость за героический поступок. Эдуард, вам я говорю всю правду о себе: первым моим чувством тогда было радостное облегчение оттого, что я уступаю с чистой совестью. – Батюшка, – ответила я ему, – ваша воля для меня закон, и я рада, что, повинуясь ей, я возвращаю вам хоть частичку того, что вы сделали для меня. – Какая ты у меня молодец, Луиза! – слегка взволнованно проговорил отец. – Что ж, сейчас вернется твой женишок, будь с ним, пожалуйста, повежливее; человек он весьма и весьма утонченный… – Я признательна ему, батюшка, уже за то, что он сделал для вас. Отец только горько вздохнул; в ту же минуту появились господин Карен с сыном. – Отлично, дорогой, отлично! – еще с порога прокричал Карен-старший. – Я и то не сумел бы так ловко все обтяпать! Они утерлись двадцатью пятью процентами – не ожидал! – Тридцатью, вы хотели сказать, – возразил отец. – Да нет же, они взяли по двадцать пять; по меньшей мере, так мне сказал каретник. Он даже показал мне, сколько он получил! – Я отдал тридцать, говорю я вам; вот как все произошло, и дочка моя тому свидетель. И отец подробно пересказал им всю сцену с мебельщиком. – Обычное дело, – подытожил Карен-старший. – Этот безупречно честный человек прикарманил всего-навсего пять процентов от общей суммы, то есть тридцать одну тысячу франков; плюс пятьдесят процентов своей собственной доли, итого – пятьдесят семь тысяч. Что ж, неплохо он хапнул по счету в пятьдесят две тысячи… – Вор! Мошенник! – закричал отец. – А что, разве нельзя наступить ему на хвост? – удивился Гийом. – Я займусь этим, – крякнул господин Карен, – но позднее. Позднее я узнала, что мебельщик был доверенным лицом господина Карена, который таким образом возместил часть выданной моему отцу ссуды. – А сейчас мы поторопимся с другим делом; я обращался только что в Министерство юстиции, чтобы окончательно уладить все с королевским указом, но они не могут ничего сделать до свадьбы. Итак, Гийом, всего через две недели ты будешь законным наследником пэрства графа де Воклуа! Эти слова словно молнией в темном небе высветили для меня смысл происшедшей у короля сцены. Теперь стало ясно, что лично я не значу ровным счетом ничего. Покупалось пэрство моего отца, а я – только необходимый довесок к сделке. Столь внезапное и простое объяснение заставило меня вскрикнуть от изумления. – Что, она ничего не знает? – насупился господин Карен. – Я как раз собирался ей все рассказать… – недовольно выдавил из себя отец. – Бог мой! – вдруг не на шутку встревожился господин Карен и обернулся ко мне: – Но вы-то согласны, я надеюсь? Похоже, я имел глупость отдать денежки на веру! Батюшка раздраженно вскинулся, но господин Карен не дал ему произнести и слова: – Только не надо вилять, господин Воклуа! Ведь это чистой воды мошенничество! За что я отдал четверть миллиона своих кровных? Объясните! Мне было стыдно за униженную покорность моего отца, но здесь он предстал передо мной в еще более грустном свете, ибо попытался воспользоваться отсутствием моего согласия, в чем упрекал его господин Карен, и высокомерно ответил: – Слушайте, сударь, если моя дочь скажет «нет», не потащу же я ее в церковь силком! |