Онлайн книга «Принц Модильяни»
|
– Да уж, глубоко внутрь, я заметила… У меня все тело ломит от того, как ты смотрел внутрь меня. Сексуальный подтекст собственной шутки так ее веселит, что она взрывается смехом. – В том, что говорят об итальянцах, есть доля правды. Но ты слишком вошел во вкус! Когда я с тобой познакомилась, ты казался таким примерным… А теперь превратился в худшего представителя богемы. – Богемы? Это слово мне кажется идиотизмом. Смешная мода; быть художником не означает быть бродячим голодранцем. – Здесь художники как рабочие. Они трудятся целыми днями как проклятые, а по вечерам хотят отбросить все мысли, поразвлечься, завести знакомства, обменяться мнениями и взглядами… Ты никогда не устаешь? Не хочешь узнать о том, что происходит снаружи? Если ты будешь находиться тут взаперти, то ничего не поймешь. – Я уже понял, что не хочу быть похожим на других. – Да, все-таки быть представителем богемы – это мучение, которое терзает душу и которое не проходит, даже если у тебя есть деньги… – А Пикассо? Он тоже испытывает мучения? – Пикассо? Он и Матисс – другие, они продают свои работы. – Кто такой Матисс? – Ты не знаешь Матисса?.. Она округляет глаза и преувеличивает удивление. – Ты – не знаешь – Матисса? Это безумие! Слушай, ты зачем приехал в Париж? В отпуск? Ты приехал навестить тетушку? – Ну, я слышал о нем… – Матисс – самый влиятельный представитель фовистов! Из моего молчания Кики понимает, что я не знаю даже о фовистах. – Ты не знаком с фовистами?.. Дикие звери, хищники? Возможно, Кики права: я просто буржуа, оказавшийся не в том городе, и мне нужно много времени, чтобы все узнать. К сожалению, для меня время имеет иное значение, чем для других. – Фовисты пишут картины в экспрессивных, странных, ярких цветах, они пренебрегают естественными оттенками. Ты что-то слышал о Дерене, Браке, Де Вламинке? – Я знаю Сезанна, меня поразил его примитивный стиль. – Сезанн – не фовист! Боже мой! – Почему вы постоянно всё пытаетесь классифицировать? – Да мне-то на это плевать – это делают твои коллеги-художники. Два года назад на Осеннем салоне фовисты представили свои работы – и имели большой успех. Но сейчас они в упадке. Все, кроме Матисса. – А почему мои друзья мне о нем ничего не говорили? – Потому что им такое не нравится. Твои друзья – не фовисты. – А что такого особенного есть у Матисса? – Его очень любят персоны, которые имеют авторитет. – Кто, например? – Знаешь, кто такая Гертруда Стайн? – Нет. – Ты вообще никого не знаешь! – Ну так расскажи мне! Я повысил голос – и, возможно, Кики поняла, что если будет продолжать заставлять меня ощущать несведущим, это ни к чему не приведет. – Это американская писательница, которая живет в Париже. Лесбиянка, еврейка. Она проживает со своими братьями, Майклом и Лео, искусствоведом. Они богаты, живут на ренту. Знаешь, у евреев такое часто бывает. – Не у меня. – Лео и Гертруда Стайн собрали коллекцию картин различных художников, в том числе и Матисса. Пикассо, который вовсе не глуп, написал портрет Гертруды – и подарил ей. Ей и брату понравилась эта картина, и они объявили о зарождении кубизма. – Они обладают таким влиянием? – Это группа интеллигентов, которые диктуют правила: Гертруда, ее возлюбленная, некая Алиса Токлас, и еще один искусствовед, Анри-Пьер Роше. – А почему этого Матисса не видно в обществе? – Потому что он терпеть не может богему, ненавидит Монмартр, рестораны, людей… Обычно он живет на юге Франции. Он не парижанин, а буржуа, и ни к кому не привязан. – Значит, богема – это обман. Судьбы решают продавцы картин, как это всегда и было. Если все будут повторять, что Пикассо – гений, он и будет оставаться гением и богатым. – А ты, если будешь сидеть тут взаперти, так и останешься провинциалом. Называть итальянца, тем более тосканца, провинциалом – просто недопустимо. Я откладываю кисти и, взбешенный, подхожу к ней. – Провинциал? Это я провинциал? Кики на мгновение испугалась. – Ты даже не представляешь, что я видел. Бернини, Караваджо, Леонардо, Микеланджело, Рафаэля… Рим, Флоренцию, Венецию… Почему мне должно быть дело до твоих «диких» и до твоей богемы? Я родом из Италии, запомни это! – Знаешь, что тут, в Париже, говорят об Италии? Что это лишь музей уже умерших персон. – Без итальянского искусства музеи всего мира просто закрылись бы! – Вот именно, музеи. Кики в знак протеста встает с кровати, прикрывшись простыней. Я пытаюсь призвать ее к порядку и напомнить про обязанности натурщицы: – Что ты делаешь? Мне нужно работать. – За позирование без отопления ты должен платить в два раза больше, и потом – я хочу развлекаться, я хочу пойти в «Ротонду», хочу суп, хочу кофе, хочу слушать музыку и петь! Я – королева Монпарнаса! Что эти бедолаги будут делать без своей королевы? – Потрогают за задницу кого-нибудь еще. Я никогда не говорил с Кики грубо – и эта фраза ее поразила. – Дай мне мои вещи! Я ухожу. Я снисходительно улыбаюсь, беру ее одежду и делаю вид, что собираюсь отдать ей, – но вместо этого подхожу к окну и открываю его. – Что ты делаешь? – Угадай. В комнату врывается прохладный ночной воздух. – Нет, нет! Не делай этого… Я высовываю руку с одеждой в окно, которое выходит во внутренний дворик. – Нет! Прошу тебя. Я лишь смеюсь. – Итальянец… умоляю тебя. – Умоляешь меня? Тогда встань на колени. Я определенно наслаждаюсь моментом – у нее же случается порыв гордости. – На колени – не встану. – На колени! – На колени – никогда! – Ах да, ты же королева… Я выбрасываю из окна ее вещи, в том числе и бархатное пальто. – Проклятый итальянец! Думаешь, остановишь меня? Я все равно уйду. Кики срывает простыню с кровати и оборачивает ее вокруг тела. – Прощай. Я, смеясь, преграждаю ей путь. – Нет! Отдай мне мою простыню. Я хватаю простыню и тяну ее, Кики сопротивляется. Начинается забавная игра по перетягиванию каната. Точнее: наша ссора похожа на игру. Я дергаю сильнее, Кики не выдерживает натяжения и падает на меня, я ее целую. Она изворачивается и выскальзывает, оставив простыню у меня в руках. |