Книга Семь мужей Эвелин Хьюго, страница 73 – Тейлор Дженкинс Рейд

Не стоит ворошить прошлое. Я была мелочной, наивной и не слишком самоуверенной. Я корила тебя за все, что ты делала, чтобы сохранить наши секреты. Но, говоря откровенно, всякий раз, когда ты не позволяла внешнему миру войти в нашу жизнь, я чувствовала огромное облегчение. И все самые счастливые моменты моей жизни были устроены тобой, пусть я этого никогда и не признавала. Нам обеим есть за что упрекать друг друга. Но извиняться должна именно я. Позволь мне это исправить хотя бы сейчас: прости меня, Эвелин.

54

– Алло? – Ее голос ничуть не изменился. Милый, но вместе с тем уверенный.

– Это я.

– Привет.

Голос потеплел, и это наполнило меня надеждой, что, может быть, мне еще удастся собрать свою жизнь воедино, как оно и должно было быть.

– Я действительно любила его, – сказала я. – Макса. Но больше уже не люблю.

Ответом было молчание.

Потом она спросила:

– К чему ты ведешь?

– К тому, что хотела бы встретиться с тобой.

– Я не могу с тобой встретиться, Эвелин.

– Можешь.

– И к чему мы в итоге придем? Снова все испортим?

– Ты еще любишь меня? – спросила я.

Она не ответила.

– А вот я тебя по-прежнему люблю. Клянусь тебе в этом.

– Я… не думаю, что нам следует говорить об этом. Разве что…

– Разве что – что?

– Да так… Ничего ведь не изменилось, Эвелин.

– Все изменилось.

– Людям по-прежнему нельзя знать, какие мы на самом деле.

– Элтон Джон открыто признался во всем. Уже много лет тому назад.

– У Элтона Джона нет ребенка и карьеры, основанной на вере его аудитории в то, что он – настоящий мужчина.

– Ты хочешь сказать, мы потеряем работу?

– Думаю, ты и сама это понимаешь.

– Что ж, позволь объяснить тебе, что именно изменилось. Теперь мне наплевать. Я готова все это выложить.

– Ты сейчас несерьезно.

– Совершенно серьезно.

– Эвелин, мы не виделись столько лет.

– Я знаю, что ты вполне могла забыть меня. Знаю, что ты была с Джоан. Уверена, что и с другими. – Я подождала, надеясь, что она поправит меня, надеясь, что она скажет: нет, не было никаких других. Но она промолчала, и я продолжала: – Но можешь честно сказать, что больше не любишь меня?

– Конечно же нет.

– Вот и я не могу. Я не переставала любить тебя ни на день, ни час, ни на минуту.

– Но вышла замуж за кого-то еще.

– Я вышла за него потому, что он помог мне забыть тебя, а вовсе не потому, что я тебя разлюбила.

Я услышала, как Селия глубоко вздохнула.

– Я прилечу в Лос-Анджелес. И мы поужинаем, хорошо?

– Поужинаем? – переспросила она.

– Просто поужинаем. Нам есть о чем поговорить. Полагаю, уж долгую, приятную беседу мы можем себе позволить. Может, через пару недель? Гарри присмотрит за Коннор. Я смогу пробыть там несколько дней.

Селия снова надолго замолчала. Я понимала, что она размышляет. Мне казалось, это определяющий момент для моего будущего – нашего будущего.

– Хорошо, – сказала она. – На ужин я согласна.

* * *

В то утро, когда я выезжала в аэропорт, Макс еще спал. Позднее, днем, ему вроде как нужно было быть на съемках для вечернего шоу, поэтому я пожала ему на прощание руку, а потом вытащила из гардероба сумку с вещами.

Я никак не могла определиться, хочу ли брать с собой письма Селии. Я сохранила их все, вместе с конвертами, и они лежали в коробке у дальней стенки шкафа. В последние дни, собирая вещи, которые я намеревалась взять с собой, я то укладывала их в чемодан, то доставала оттуда.

Я перечитывала их каждый день с тех пор, как мы с Селией снова начали разговаривать. Я не хотела расставаться с ними. Мне нравилось пробегать пальцами по словам, ощущая, как ручка прошлась по бумаге; нравилось слышать в голове ее голос. Но теперь я летела на встречу с ней, поэтому решила, что они мне не нужны.

Я надела сапоги, подхватила куртку, расстегнула сумку и, вытащив письма, спрятала их в шкафу за мехами.

Потом оставила записку Максу: «Максимилиан, я вернусь в четверг. С любовью, Эвелин».

Коннор была на кухне – зашла за «Поп-тартс», перед тем как отправиться в дом Гарри, где ей предстояло оставаться до моего возвращения.

– А что, у твоего отца нет «Поп-тартс»? – спросила я.

– Не с коричневым сахаром. Он покупает клубничные, а я их ненавижу.

Я притянула ее к себе и поцеловала в щечку.

– Пока. Веди себя хорошо, пока я в отъезде.

Она закатила глаза, и я даже не поняла – это из-за поцелуя или же из-за наставления? Ей только что исполнилось тринадцать, уже начинался переход в юность, и это разбивало мое сердце.

– Ага, – сказала она. – Пока-пока.

Я прошла по дорожке к ожидавшему меня лимузину. Передала водителю сумку, и лишь тогда, в самый последний момент, до меня дошло, что после ужина с Селией она, быть может, скажет мне, что больше не желает меня видеть. Возможно, она даже скажет мне, что, на ее взгляд, нам больше не следует и разговаривать. И тогда мне придется лететь назад, тоскуя по ней даже больше, чем когда-либо раньше. Я решила, что хочу иметь письма при себе. Они были нужны мне.