Онлайн книга «На линии огня»
|
– А здесь что? – Да и здесь нам тоже кое-что удалось. Кладбище и высота Пепе в наших руках. И примерно половина Кастельетса – тоже. Скоро отобьем и Лолу. – Баскуньяна смотрит на часы и машинально ощупывает кобуру пистолета, словно только что заметил его у себя на боку. – Я бы с удовольствием поболтал с тобой еще, но, к сожалению, надо идти. Пато неожиданно хочется задержать его еще немного. – Я слышала, наши танки скоро будут на этом берегу. – Говорят… Раньше не получалось, потому что фашисты разбомбили железный мост. Но доставили понтон, и они переправятся сюда по одному. Капитан и Пато смотрят друг на друга в нерешительности, не зная, что бы еще сказать и под каким предлогом продолжить разговор. – Надеюсь, мы еще увидимся, – говорит Баскуньяна. Потом с улыбкой подносит два пальца к козырьку и отходит от Пато на три шага. Но вдруг останавливается, оборачивается к ней: – У тебя есть кто-нибудь? Захваченная врасплох девушка отвечает не сразу: – Наверно, есть. – Звучит как-то не очень уверенно, – улыбается капитан. – Это было в Теруэле. И с тех пор я ничего о нем не знаю. – А-а… Понимаю… Не двигаясь, они продолжают смотреть друг на друга. – Он не был… – подыскивает слова Пато. – Моим, как бы это сказать… А всего лишь… – Ну ясно, – задумчиво кивает Баскуньяна. Потом медленно поднимает к плечу левую руку, сжатую в кулак, – отдает республиканский салют, выражением глаз и улыбкой снижая торжественность жеста. – Удачи тебе, боец. – И тебе, товарищ капитан. Баскуньяна идет прочь. Пато провожает его глазами, но тут из штаба появляется лейтенант Харпо и тоже смотрит вслед капитану. – Не стоит тебе с ним тары-бары вести… – говорит он. – По крайней мере, пока он не возьмет высоту. Пато в удивлении оглядывается: – Это еще почему? Харпо, словно в нерешительности – говорить или нет? – ерошит свои седые кудри. Оттягивая ответ, снимает очки и смотрит на свет, прозрачны ли стекла. – Да я слышал от Русо и еще кое от кого… Комиссар винит Баскуньяну в том, что он недостаточно требователен к своим солдатам. Мирволит им, потакает… С этими словами снова надевает очки и смотрит вслед капитану, который, проходя под навесом, остановился, склонился над одним из раненых и дал ему закурить. – Не возьмет Лолу, – договаривает он, – как бы не расстреляли… Пато вздрагивает: – Ты что – шутишь? Не может такого быть. – Какие уж тут шутки… – оглянувшись, Харпо понижает голос. – С комиссаром шутки плохи… Вижу, девочка моя, тебе и невдомек, какая это сволочь. – Эй, краснопузые! Слышит меня кто-нибудь?! Погодите, не стреляйте! Хулиан Панисо, скорчившись у окна среди битого стекла и обломков мебели, раскуроченной пулями, вставляет в магазин патроны. И, еще полуоглохший от недавних взрывов, не сразу слышит голос, который доносится с другой стороны улицы, из «Дома Медика». Но вот наконец услышал и насторожился. – Это фашисты, – говорит ему Ольмос. – Что? – Глухая тетеря… Фашисты, говорю! Вроде нам кричат. – Да не бреши… Не может такого быть. – А я тебе говорю, что желают с нами разговаривать. – Но мы же их обложили… – Может, сдаться хотят. – Это ж легионеры. Если верить молве, они не сдаются никогда. С той стороны вновь звучит голос. Выговор андалузский. Прекратите огонь. У нас важное сообщение. Панисо проводит ладонью по грязному, мокрому от пота лицу, вставляет магазин в автомат. Щелчок. – Ловушка, я уверен, – говорит Ольмос. – Может, и так, а может, и нет. Скажи нашим, чтоб не стреляли. – В бригаду сообщить? – Не надо. Стрельба смолкает. Становится тихо. Панисо придвигается к окну, стараясь не высовываться. – Чего надо? – У нас тут беременная, – отвечает далекий голос. – Вы же ее небось изнасиловали и обрюхатили, козлы вонючие. Вы или кто-нибудь из ваших попов. – Дурень, я серьезно… Лежит в подвале, того и гляди родит. Панисо и Ольмос переглядываются. Остальные подходят к ним, любопытствуя, присаживаются рядом на корточки, не выпуская из рук винтовок. – Ну а от нас-то что хочешь, морда фашистская? – Женщина все же… Скотами не надо быть. – От скота слышу. – Слушай, нельзя же эту бедолагу так оставлять… У вас ведь наверняка врачи есть? – У Народной армии Республики все есть. – О том и речь. У нее уже воды отошли, а мы не знаем, как тут быть. – Сдавайтесь без разговоров, вот и все. – Не, так не пойдет… Не дождешься. У нас есть еще патроны и курево, так что попробуйте нас уговорить. Суньтесь только. – И сунемся, будь спокоен, – сулит Панисо. – Да что-то вы подзадержались… Только пусть вас соберется побольше, чтоб одним разом всех прихлопнуть. Панисо и его люди тихонько посмеиваются: надо отдать этим сволочам-франкистам должное – кишка у них не тонка. Подрывник осторожно выглядывает в окно. От них до того дома с выщербленным пулями фасадом – метров пятнадцать. Он погружается в недолгое раздумье, вопросительно поглядывая на товарищей – грязных, обросших бородами, с воспаленными от усталости глазами. Дождавшись кивка, снова поворачивается к окну. – Эй, фашист. – Чего тебе, краснопузый? – Ну, как поступим с беременной? – Как-как… Дадим ей выйти из подвала и пересечь улицу, а вы не будете стрелять. – А она дойдет? – Ее сопроводят еще одна женщина и старик. – Старика себе оставьте. – Недоумки, дедули испугались. – Да мне насрать. Хоть дедуля, хоть внучек – каждого мужчину, который высунет морду, изрешетим. – Ну я же говорю – зверье. – Ну я же говорю – педерасты. – Убьете – это будет на твоей совести. – Нет, на твоей. Повисает молчание. Франкисты, наверно, обсуждают условия или уже выводят роженицу из подвала. А может быть, готовят ловушку. И потому Панисо прислоняет автомат к стене, снимает с ремня польскую гранату-лимонку WZ, кладет ее на пол, чтобы на всякий случай была под рукой. – Эй, – слышится далекий голос. – Она сейчас выйдет. |