Онлайн книга «На линии огня»
|
Мавр слушает его молча. Он идет впереди, держа карабин на изготовку, зорко всматриваясь в ландшафт. Он стоически, как подобает людям его племени, сносит все тяготы – ни разу не пожаловался. На привалах сидит на корточках, опершись на маузер, пожевывает веточку и не отгоняет мух, ползающих по лицу. Бережет силы и не тратит слов. Беглецы идут уже довольно долго. – Ты пойми, – втолковывает Горгель. – Я – плотник. Мое дело – мебель мастерить, двери и окна… Не желаю я пулять. И чтоб в меня пуляли – тоже. – Красные – большая зболочь, – не оборачиваясь, отвечает Селиман. – От них вред Испании и праведникам. Горгель перекатывает во рту камешек, как научил его мавр, – чтобы не так сохло во рту. Потом потирает плечо. Все еще болит, хоть и меньше, чем раньше. – Я бы перевешал твоих праведников. – Так не говори ты… Никогда так не говори ты, Инес. Франко святой, люди святые… Уважай святых, не то бог накажет. – Да уж наказал, дальше некуда. Так что молчи лучше. Мавр не отвечает. Он остановился, замер и смотрит вперед, положив указательный палец на спусковой крючок. Миг спустя медленно пригибается. Горгель делает то же самое. – Заметил что-нибудь? Мавр не произносит ни слова и не шевелится. Горгель на коленях подползает ближе, озирается, но ничего не видит. – Что такое? – шепчет он. Сквозь сощуренные веки Селимана едва видны черные настороженные зрачки. Смуглое, изрезанное морщинами лицо напряжено. – Люди. – Никого не вижу… Солдаты? Кончиком языка мавр проводит по седеющим усам. – Люди, говорю тебе… – и кивком показывает вперед. – Клянусь. – И много их? – Несколько вижу. – Наши или красные? – Ты не знаешь, я не знаю… Красные, христиане, евреи… Кто-то. – Они нас видят? – Не знаю тоже. – Дело дрянь. – Или дрянь, или не дрянь, ia erbbi… Только бог знает… Они стоят неподвижно, не шевелясь, не зная, на что решиться. Через мгновение вдалеке слышатся голоса. Они явно обращены к ним и звучат требовательно – теперь в этом нет сомнения. Эй, выходи, не прячься. Вылезай, кому сказано? – Теперь нас видят, – говорит мавр. Горгель с тревогой смотрит на него неотрывно, стараясь понять, что тот задумал. Тщетно – мавр бесстрастен. – Маузер брось, – голос Горгеля дрожит. – Увидят оружие – будут стрелять. Селиман смотрит с укоризной: – Как я могу такое делать, земляк? Оружие не бросают. Я аскари, воин, марокканец… Оружие всегда со мной. – И дальше что? Мавр размышляет. Пот выступил у корней волос, течет по вискам, заполняет морщины на лице, как пересохшие русла. Приняв наконец решение, он отсоединяет затвор, берет в одну руку его, в другую – карабин и встает. Горгель тоже поднимает руки. И смотрит – душа в пятках, – как несколько солдат приближаются, держа их на мушке. Сразу не разобрать, свои это или чужие, но потом он видит рубахи цвета хаки с засученными рукавами, стальные каски, хорошие сапоги. Они в одинаковом обмундировании, и это немного успокаивает. – Наши, – шепчет он, чуть не плача от облегчения. – Националисты. – Слава Аллаху, – говорит Селиман. – Испания, воспрянь! – обретя уверенность, кричит Горгель. – Испания, воспрянь! Солдаты – целое отделение – подходят поближе, обступают их. Почти все молоды и заметно взбудоражены. Однако при виде мавра успокаиваются. И даже не забирают у него карабин. – Ребята, дайте попить, – молит Горгель. Ему протягивают флягу, и он жадно к ней припадает. А дальше сыплются вопросы: кто такие, откуда идут, что происходит в Кастельетсе. Беглецы отвечают как можно подробней: о том, как отбивались на склоне восточной высоты, как их участок взяли красные, о расстреле, о бегстве. – Ну повезло вам, – замечает капрал. – Мы с ночи идем, и вы единственные, кого повстречали. – Мы не знаем, где мы и сколько отмахали. – До городка семь километров. А до высотки, о которой говоришь, около четырех. – Ей-богу, мне казалось, что все двадцать. Солдаты оказываются артиллеристами из резерва: их перебрасывают с перекрестка дорог на Файон и на Маэлью. Идут на фланге, охраняя свой взвод противотанковых пушек, накрытых брезентом и запряженных мулами. А вокруг – вдоль подножия сьерры и по берегу реки двигаются два или три пехотных батальона. После трех суток ошеломления и хаоса командование все же сумело остановить республиканцев и сейчас собирает силы для ответного удара. То же самое происходит сейчас по всему правому берегу Эбро – почти до самого моря. По всему судя, ниже по реке идут очень тяжелые бои. – Говорят, красных навалили целую гору. – Дай-то бог, – отвечает Горгель. – Потому что в Кастельетсе я видел, что наколотили как раз наших. Их ведут к офицеру – артиллерийскому капитану, который сидит верхом на муле перед противотанковой германской пушкой 37 мм, в одной руке держа тростниковый хлыст, в другой – мокрый от пота носовой платок. Капитан довольно долго и с интересом расспрашивает их. Потом велит дать им воды и покормить. Но когда Горгель, узнав, свободна ли дорога, просит разрешения идти в противоположную Кастельетсу сторону, то натыкается на отказ. – Мы ведь не отступаем, а наступаем. А вы оба знакомы с местностью, значит сможете пригодиться. Так что останетесь с нами. Горгель ошарашен: – Мы уже дрались, господин капитан, и это было ужасно… – Тем более! Имеешь боевой опыт. – Но… Офицер с высоты седла взирает на него весьма недружелюбно: – «Но» отменили давно! До особого распоряжения на основании пункта четырнадцать вы оба зачисляетесь в состав противотанковой батареи Балерского батальона. Бывший плотник растерянно моргает: – Пункт четырнадцать? Это где? – У птички в гнезде. Капрал и остальные артиллеристы, слушающие этот разговор, смеются, и даже Селиман улыбкой обозначает покорность судьбе. Однако Горгель не сдается. – Мы с мавром уже сутки идем… – возражает он. – Смилуйтесь, взгляните на мои альпаргаты… Они же в дым разорваны, у меня ноги все разбиты… – Мы тебе подыщем чего-нибудь. А пока можете присесть вон там, на лафет, – капитан показывает на орудийную запряжку. – Передохнуть, прийти в себя. – Но как же так, господин капитан… Тот, не слушая и не обращая на них внимания, подхлестывает мула и едет вперед. |