Книга На линии огня, страница 67 – Артуро Перес-Реверте

Последние слова подхватывает сразу несколько голосов. Ольмос смеется:

– Подловили нас…

Теперь уже целый хор подтягивает Таракану, и гимн подрывников разносится над республиканскими позициями:

Панисо не успевает заметить, откуда раздался первый выстрел. Словно во тьме кто-то щелкнул кнутом. И как по сигналу цепочки вспышек зазмеились по всему фронту франкистских траншей, а вдоль республиканских – пронеслась волна пороховой гари. Срезая ветви олив, свистят пули, и тут же коротко и отрывисто начинают стучать пулеметы, и трассирующие очереди чертят небо роем стремительных и послушных светлячков.

Пригнувшийся Панисо, не стреляя, качает головой и улыбается в темноте:

– Ах, сучье племя…

Он знает, что, если выживет, когда-нибудь вспомнит эти минуты. Нелегко забыть голоса отважных врагов.

Слышен звук шагов. Звон металла, команды вполголоса, прерывистое дыхание людей, быстро идущих в рассветных сумерках.

– Ego te absolvo a peccatis tuis… ^[50] Ego te absolvo a peccatis…

Голос патера Фонкальды, который, воздев руку, монотонно благословляет рекете: они проходят мимо и движутся дальше, по направлению к виноградникам. В первом свете утра далекое кладбище на взгорье по мере того, как восходит солнце, медленно становится из серого бурым, а потом – розоватым.

– Ego te absolvo a peccatis tuis…

Достигнув края ложбины, солдаты ударной роты Монсерратского полка повзводно, поотделенно становятся на колени. Все смотрят вперед, силясь угадать, что ждет их там, вглядываясь в равнину, которую предстоит пересечь. Одни прикладываются к ладанкам, другие бережно дотрагиваются до скапуляриев или изображений Сердца Иисусова, английскими булавками приколотых к карману френча. Никто не носит каску, и береты алеют, как маки; офицеры и сержанты сняли с себя знаки различия и галуны, чтобы не стать вожделенной добычей неприятельских стрелков. Только дон Педро Колль де Рей оставил свои три звездочки на берете. И – единственный – стоит в полный рост на краю овражка, опираясь на трость, словно собрался прогуляться по полю, пес Дуррутти жмется к его ногам. Каждый, глянув на отличную выправку рослого, осанистого, невозмутимо спокойного капитана с подвитыми усами и бородкой, с длинноствольной «астрой-9» на боку, скажет восхищенно – карлист с головы до ног, карлист до мозга костей. За ним, рядом с двумя другими офицерами, стоят связные и знаменосец, сержант Буксо, а ординарец с матерчатым патронташем поперек груди, как у мексиканского бандита, держит охотничье ружье капитана.

Капрал Ориоль Лес-Форкес, стоя на коленях и опираясь на маузер, поправляет, чтобы не мешала на бегу, свою амуницию – подсумки с патронами, гранатами, индивидуальными пакетами. Справа от него Сантакреу, Субиратс и Вила, слева – Милани и Дальмау. Все они предусмотрительно разглядывают виноградники, отделяющие их от цели, – кусты посажены в геометрическом порядке, зеленые ветви с гроздьями ягод стелются по земле или висят невысоко в воздухе, подпертые колышками. Защиты от них не жди, и, стало быть, придется преодолевать пятьсот метров по открытому пространству. Рекете знают – им предстоит разгрызть крепкий орешек. Вечером, как почти все, Ориоль оставил капеллану коротенькое письмо к родителям. Даже не письмо, а так – весточку:

Дорогие родители, завтра идем в бой. Вверяю себя милости Господа. Любящий вас, ваш сын.

Капитан Колль де Рей смотрит на часы, и, словно это послужило сигналом, издалека и сзади гремят частые орудийные выстрелы, и над головами рекете рвут небо снаряды, чтобы с грохотом ударить по кладбищу.

– Это наши, – говорит Ориоль, узнав по звуку германские 88-миллиметровые минометы. – По крайней мере четыре.

– И то хлеб, – отвечает Сантакреу.

В столбе пыли, взметнувшемся над республиканскими позициями и окутавшем кипарисы, посверкивают оранжевые вспышки разрывов. Минометы бьют еще минуту – и смолкают.

– Все? – удивляется Милани.

– Сейчас снова начнут, – успокаивает его Ориоль.

– Чего тянут?

Солдаты переглядываются удивленно и беспокойно. Если продолжения не последует, довольно жалкая получится артподготовка. Однако время идет, а новых залпов не слышно, и пыль на кладбище улеглась.

– Не может такого быть, – говорит Сантакреу. – Пальнули всего ничего, для очистки совести.

– Красные от смеха лопнули, наверно.

Лес-Форкес видит, как капитан Колль де Рей оглядывается, словно тоже ждет новых залпов, а потом сразу переводит взгляд направо – туда, где должна быть рота Ифнийских стрелков, которым пора уже растянуться в цепь и присоединиться к атаке. Потом оборачивается к своим офицерам – Кавалье и Бланчу, перебрасывается с ними несколькими словами: лейтенанты вытягиваются и расходятся, чтобы стать во главе своих взводов. Бланч, проходя мимо Ориоля и его товарищей, выдавливает из себя улыбку:

– Не робей, дети мои.

Это обращение смешит капрала, потому что остролицый и веснушчатый, с младенчески невинными глазами младший лейтенант, который сегодня впервые идет в бой, всего лишь на год старше его. Но у каждого – свой стиль. Барселонец же готов к тому, что скоро случится: маузер снят с предохранителя, патрон дослан в ствол, берет надвинут, ремешки наваррских альпаргат, обошедшихся, между прочим, в пять песет, туго завязаны на щиколотках. Все прочее – вещевой мешок, одеяло, фляга – оставлено здесь, в лагере. Придется бежать – и бежать быстро, – так что чем меньше клади, тем лучше.

– Примкнуть штыки! – звучит резкий голос капитана.

Горизонтальные лучи солнца, недавно выкатившегося из-за горизонта, играют на широких лезвиях, слепя глаза их стальным блеском. Ориоль – во рту пересохло, сердце колотится – вставляет рукоять штыка в гнездо под стволом, со щелчком вгоняет ее до упора. По всей лощине разносится отрывистый металлический лязг. Колль де Рей передает ординарцу свою трость, получает от него ружье и держит его по-охотничьи, на сгибе локтя, словно собирается стрелять куропаток. Дуррутти вьется вокруг него, вертит хвостом в блаженном предвкушении приятной прогулки.

– Слава Господу Христу! Держитесь, как подобает таким, как мы!

Хриплый боевой клич проносится по лощине. Затем капитан делает шаг вперед, сержант поднимает знамя, рекете встают и движутся меж виноградных кустов.