Книга В слепой темноте, страница 21 – Энни Янг

И я снова встречаюсь с его грустными глазами, и понимаю, он не врет. Лицо лишено всякого притворства, явственно выражает страдание и глубокую печаль. Но меня этим не разжалобить. Чувства, что ярко отражаются в его глазах, не способны меня пронять, каким-то образом растрогать. Увы. Или к счастью.

— Ничем не могу помочь, — вздыхаю я, убирая от своего лица его руку. — Я тебя не люблю. Смирись с этим. Это неизменно.

— Я стану лучше. Стану, кем захочешь, — не сдается мой друг.

— Макс, ты меня вообще слышишь? Я тебе только что сказала, я тебя не люблю, — последние слова проговариваю медленно, делая акцент на каждом слове. После чего возвращаюсь к чтению.

— Почему? Из-за моего прошлого? — уточняет он поникшим голосом. — Я изменился, Алекс. Правда, изменился, — вдруг порывисто добавляет Макс и легонько касается моих пальцев.

— Нет, твое прошлое здесь ни при чем, — заверяю я, который раз убирая от себя его вездесущие руки.

— А что тогда при чем? Твое прошлое? — заглядывает в мои глаза.

— Нет, — немного подумав, честно отвечаю я. — Мы с тобой, как ни посмотри, не пара. Мы не родственные души, понимаешь? — припоминаю я слова своей матери, что та говорила мне в моменты утешения после той злосчастной аварии, в которой погиб Андрей. Уже тогда мы с Игорем расстались, хоть оба этого и не поняли. Мама ошиблась, мы с ним не родственные души. Да и не верю я теперь в такое. И в любовь не верю. И вообще ничего не чувствую. Не то что любовь, а вообще ничего.

Не знаю даже, зачем я говорю Максу подобные слова, если сама в них не верю. Наверное, для убедительности. Пусть прислушается к моим речам и наконец оставит попытки сблизиться со мной.

— Мы можем ими стать. Мы сами решаем и пишем нашу судьбу. И я хочу быть с тобой. — Макс никак не угомонится.

— Макс, невозможно заставить человека полюбить себя. Как ты этого не понимаешь? — предпринимаю я последнюю попытку достучаться до него. Потому что дальше мое терпение не выдержит, взорвется, и тогда я не могу пообещать, что этот парень не пострадает.

— Значит, не дашь мне шанса? — тихо роняет он и в отчаянии запускает пальцы в темные волосы, откидывает назад ниспадающую на лоб модную челку, смотрит прямо перед собой, упершись немигающим взглядом в книжные полки. Проходит минута, внезапно грустно усмехается и через секунду произносит: — Я понял… принял, понял, осознал. И прошу прощения. — Он поворачивает ко мне голову, протягивает руку. — Друзья?

— Конечно, — сжав его ладонь, отзываюсь я.

— На этот раз по-настоящему. Обещаю. — С серьезным видом заявляет Макс. Его искренние слова на какое-то мгновение заставляют задуматься. Например, о том, что он реально хороший парень. Может быть им, когда захочет. А еще ему нужна другая девушка. Более утонченная, чем я… была когда-то. Более хрупкая и… наверное, загадочная, чтобы с ней ему не было скучно. Постоянно разгадывать одного единственного человека всю оставшуюся жизнь — по-моему, идеальное занятие для Макса. Во всяком случае не соскучится, не надоест ему такая девушка. Почему хрупкая? Чтоб чувствовал свою силу рядом с ней, оберегал свое чудо, спиной загораживал от всех бед. Я изучила уже его характер. Он любит чувствовать превосходство. Нет, это его черта не имеет ничего общего с высокомерием, просто… ему присуще желание обладать более высокими достоинствами. Быть выше, сильнее, лучше в кругу близких. Нашу группу он всегда защищал от других сокурсников, был заводилой, соревновался за право лидерства с Лешей. Теперь я понимаю, он никогда не был плохим человеком. Но всё же один недостаток у него остается, и я должна ему о нем сказать.

— Я верю тебе, Макс. Раньше я думала, что ты искусный манипулятор, легко проникаешь в доверие к людям, вертишь ими, как хочешь. Но это не так. В тебе нет фальши, и я этому рада. — (Рада? Нет, я не испытываю ничего подобного. Это лишь фигура речи, которая вырвалась из уст совершенно случайно.) — Но… скажи, ты всё еще разбиваешь девичьи сердца?

Макс ничуть не обиделся.

— Алекс, это в прошлом, — уверяет он, глядя прямо мне в глаза. Жест, призванный вызвать доверие. И я верю.

— Хорошо, — тихо роняю я. — Я надеюсь, ты найдешь ту самую. Свою. Если ты понимаешь, о чем я.

А вот сейчас он не выдерживает и отводит взгляд в сторону.

— Может быть, когда-нибудь, — неопределенно и туманно. Однако я понимаю, эти слова дались ему с трудом.

— Как там София? Не потеряла меня? — резко меняю я тему и встаю, разминаю затекшие ноги.

— Минут пятнадцать назад искала тебя, но ее снова отвлекли. — Поднимается вместе со мной. — Там очередь на кафедре образовалась километровая, — весело шутит он, улыбается.

Через две минуты мы уже стоим с Максом на кафедре и помогаем Софии выдавать читателям книги. В принципе мой день в таком темпе и проходит. София в какой-то момент порывается начать серьезный разговор с Максом, но взглядом и легким качанием головы я даю ей понять, что не стоит этого делать. Он уже изменился, он поумнел, он осознал все свои ошибки…

— Алекс, милая, — окликает меня мама за ужином. Я слегка задумалась, застыла, упершись невидящим взглядом в салатные листья и маленькие помидоры черри, неподвижно покоящиеся на моей тарелке уже минут как десять, и потому не сразу отреагировала на ее зов.

— Да? — вяло отзываюсь я.

— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спрашивает она. К вечеру у меня начали проявляться симптомы апатии, и, думаю, мама это заметила. Умираю, ничего не могу с собой поделать. Абсолютное нежелание совершать даже незначительные движения.

— Я устала, — отвечаю тихим, безжизненным голосом.

— Хорошо, тогда иди приляг, — заботливо предлагает мама, в глазах блестит тревога.

— Нет, я… не доела, — сбивчиво говорю я и возобновляю процесс трапезы. Медленно орудую челюстью, жую помидоры.

Прочистив горло как-то слишком громко, мать неожиданно с улыбкой сообщает:

— Послезавтра приезжает Лена. Она останется на некоторое время у нас. Думаю приготовить ей комнату твоего отца, ты же не против?

— Лена? — Мой мозг заторможен, и я не… не понимаю. — Вы помирились?

— А мы и не ссорились, — улыбается она.

А крики и обвинения в адрес Лены в прошлый ее приезд, видимо, мне примерещились.

— Знаешь, я всё же пойду, — тихо шепчу я, словно бы даже говорить — для меня в тягость. Какая-то пустота в душе дикая обосновалась.

Отметив краем сознания обеспокоенность в выражении лица матери, я покидаю столовую и поднимаюсь наверх. Но в какой-то момент, проходя по коридору, я замечаю нечто невероятное. Делаю шаг назад, поворачиваю голову — и передо мной в дверном открытом проеме во всей красе предстают два длинных на всю стену книжных стеллажа. Третий — чуть поменьше, сбоку от окна. Светло-серый диван с бежевыми и с геометрическим изображением подушками. При нем боковой коричневый столик. Бледно-желтое, слегка горчичного оттенка, стильное кресло примостилось у окна. Что всё это значит?