Онлайн книга «Сердце бури»
|
– Забрали все его бумаги, – промолвила Люсиль. – Письма. Все до единого. Даже рукопись об Отцах Церкви. – Если Робеспьер согласится нас принять, что мы ему скажем? Что мы можем ему сказать? – Тебе лучше молчать, говорить буду я. – Кто бы мог подумать, что Конвент сдастся без боя? – Я. Никто, за исключением твоего мужа, не способен противостоять Робеспьеру. Держи, вот письма, – сказала она Жанетте, – каждому члену Комитета общественного спасения. За исключением Сен-Жюста, ему писать бесполезно. А это письма для Полицейского комитета; для Фукье, депутатов, они все подписаны. Проследи, чтобы их отправили немедленно. Если я не получу ответов и Макс не захочет меня видеть, придется придумать другую тактику. В Люксембургской тюрьме Эро изображал любезного хозяина. В конце концов, изначально это был дворец, а не тюрьма. – Тайно и поодиночке? Ничего подобного, – сказал Эро. – Время от времени они нас запирают, но большую часть времени мы наслаждаемся обществом друг друга – по правде сказать, я не припомню такого со времен Версаля. Остроумные беседы, изысканные манеры – дамы делают прически и переодеваются три раза на дню. У нас бывают званые ужины. Вам продадут все, что захотите, за исключением оружия. Только следите за своими словами. По меньшей мере половина здесь сидящих – полицейские осведомители. В комнате, которую Эро именовал «нашим салоном», завсегдатаи разглядывали новеньких. Один из бывших отметил крепкое сложение Лакруа: – Из него вышел бы неплохой кучер. Генерал Дийон пил и испытывал раскаяние. – Кто вы такой? – спросил он Филиппо. – Я вас не знаю. Что вы сделали? – Я критиковал комитет. – Ясно. – А, – до Филиппо дошло, – Люсиль была вашей… Господи, прошу прощения, генерал. – Ничего. Я не возражаю, думайте как хотите. – Генерал, шатаясь, пересек комнату и обнял Камиля. – Раз вы теперь здесь, обещаю бросить пить. Я вас предупреждал. Я же предупреждал вас? Мой бедный Камиль. – А знаете, – сказал Эро, – вороватая комиссия художеств наложила лапу на мои первые издания. – Он говорит, – генерал показал на Эро, – что считает ниже своего достоинства защищаться от выдвинутых против него обвинений. Разве так делается? Всё из-за того, что он аристократ. Я тоже аристократ. А еще, любовь моя, я солдат. Не беспокойтесь, – сказал он Камилю, – скоро мы отсюда выйдем. Улица Оноре. – Видите ли, – сказала Бабетта, – у него сейчас много уважаемых патриотов, поэтому его нельзя беспокоить. Люсиль положила письмо на стол. – Из сострадания, Элизабет, вы проследите, чтобы это письмо попало к нему в руки. – Ничего хорошего из этого не выйдет. – Она улыбнулась. – Он уже принял решение. Наверху Робеспьер сидел в одиночестве, ожидая, когда женщины уйдут. Когда они вышли на улицу, солнце проглянуло сквозь тучи, и они пошли по направлению к реке в зеленом и пьянящем весеннем воздухе. Камиль Демулен – Люсиль, из Люксембургской тюрьмы: Я обнаружил щель в стене моей комнаты. Я приложил к ней ухо и услышал стоны. Я рискнул произнести в щель несколько слов, и в ответ раздался голос больного. Он спросил, как меня зовут. Я сказал ему, и он воскликнул: Господи, и снова рухнул в постель. Я узнал голос Фабра д’Эглантина. «Да, я Фабр, – сказал он, – но что вы здесь делаете? Настала контрреволюция?» Предварительный допрос в Люксембургской тюрьме: Камиль Демулен, адвокат, журналист, депутат Национального конвента, тридцать четыре года, проживающий на улице Марата. В присутствии Ф.-Ж. Денизо, приглашенного судьи революционного трибунала; Ф. Жирара, заместителя регистратора революционного трибунала; А. Фукье-Тенвиля и Ж. Льендона, заместителя прокурора. Протокол: Вопрос: Злоумышлял ли он против французского народа, желая восстановить монархию, разрушить представительскую власть и республиканское правительство? Ответ: Нет. Вопрос: Есть у него адвокат? Ответ: Нет. Мы назначаем его адвокатом Шово-Лагарда. Люсиль и Аннетта идут в Люксембургский сад. Они стоят, обратив лица к дворцу, глаза без надежды скользят по фасаду. Ребенок на руках у матери плачет, ему хочется домой. У какого-то из окон – Камиль. В полуосвещенной комнате за его спиной стол, за которым он просидел весь день, составляя черновик речи с опровержением до сих пор не предъявленных обвинений. Свежий апрельский ветер теребит волосы Люсиль, поднимая их, словно волосы утопленницы в воде. Она вертит головой, глаза все еще ищут его. Он может ее видеть – она его нет. Камиль Демулен – Люсиль Демулен: Вчера, когда гражданин, который отнес тебе мое письмо, вернулся, я спросил: «Вы ее видели?» – как спрашивал аббата Лодревиля, и поймал себя на том, что разглядываю его, вдруг что-то твое задержалось на нем или его одежде… Дверь камеры захлопнулась. – Говорит, знал, что я приду. – Робеспьер прислонился спиной к стене. Закрыл глаза. В свете факелов ненапудренные волосы отливали рыжиной. – Я не должен здесь быть. Я не должен был сюда приходить. Но мне хотелось… я не мог с собой совладать. – Значит, никакой сделки, – сказал Фукье. На его лице были написаны раздражение, насмешка; невозможно сказать, кому она предназначалась. – Никакой сделки. Он говорит, Дантон дает нам три месяца. – В полутьме его зелено-голубые глаза вопрошающе смотрели на Фукье. – Это всего лишь слова. – Думаю, что на миг он решил, будто я пришел предложить ему побег до суда. – Неужели? – сказал Фукье. – Вы на такое неспособны. Ему бы следовало знать. – Да, следовало, и правда следовало? – Он отстранился от стены, затем поднял руку и позволил пальцам съехать по штукатурке. – Доброй ночи, – прошептал он и молча пошел прочь, но внезапно встал как вкопанный. – Послушайте. Из-за запертой дверью слышался гул голосов, который перекрывал громкий раскатистый смех. – Дантон, – прошептал Робеспьер. На его лице застыло изумление. – Идемте, – сказал Фукье, но Робеспьер все стоял и прислушивался. – Как он может? Как он может смеяться? – Вы намерены простоять тут всю ночь? – рассердился Фукье. Он всегда обращался к Неподкупному с опасливой вежливостью, но куда девался тот Неподкупный? Крадется по тюрьме, предлагая обещания и сделки. Фукье видел перед собой худосочного юношу, оцепеневшего и страдающего, с мокрыми рыжеватыми ресницами. – Переведите дантонистов в Консьержери, – бросил Фукье через плечо. – Послушайте, – сказал он, поворачиваясь обратно, – вы это преодолеете. |