Онлайн книга «Чужая воля»
|
Он перевел дух. – Несколько часов назад я узнал кое-что про прошлое твоего брата, и это помогло мне понять человека, которым он стал, – не только его гнев и молчание, но и эту его дьявольскую непреклонность, которая больше всего меня бесила. Он уже не тот сын, которого я помню – ничего даже близкого, – но какие-то части его по-прежнему здесь. Глубоко похоронены, может быть, но никуда не девались, и я их себе не вообразил. Отец покрутил своими тяжелыми плечами, чуть ли не с умоляющим видом. – Мне требовались ответы, сынок, и я решил найти их. Может, мне следовало сделать это раньше. Может, тогда все было бы совсем по-другому. – Какого рода ответы? – То, о чем он не рассказывал. Его спецподготовка и война, те вещи, которыми он там занимался. – Он поднял руку, предвосхищая мои вопросы. – Это секретная информация, сынок, добытая незаконным путем. Я могу сесть в тюрьму за знание того, что мне теперь известно. – У меня тоже есть право знать – такое же, как у тебя. – Я не могу позволить тебе так рисковать. – Мне уже восемнадцать. Это не тебе решать. – Ты живешь под моей крышей. Так что да, все-таки мне. Я стиснул кулаки. Он тоже. – Это твое последнее слово? – По-другому никак. – Тогда мне хотелось бы остаться одному. Отец поискал взглядом мои глаза, но они оставались все столь же холодными и неумолимыми. И все равно он медлил, словно пропасть между нами было раной, исцелить которую способно одно лишь время. Но в даже полных сутках для этого слишком мало часов. Я постарался, чтобы он тоже это понял. * * * Ченс был во дворе, когда его мать вышла на крыльцо. В руке у нее была чашка кофе, вид усталый. Солнце едва взошло. – Ну что, починил? Ченс задумчиво осмотрел лежащий на земле велосипед, перед которым сидел на коленях. Он слишком резко наскочил на бордюр – лопнула камера, погнулись несколько спиц. – Камеру залатал, но пару спиц хоть выбрасывай. – Ладно, оставь его пока. Тебя к телефону. Это папа Гибби. – Мать Ченса пожала плечами, словно этот мир редко подавался для нее объяснению и она уже давно оставила попытки понять его. – Поговори с ним, а потом иди завтракать. Телефонный аппарат у них был только один, так что Ченс прошел по старому коричневому ковру и уселся на старый коричневый диван. – Алло! – Доброе утро, Ченс. Это Билл Френч. Прости, что звоню в такую рань, но мне нужно поговорить о Гибби. Разговор был коротким, но тревожным. В кухне мать Ченса спросила от плиты: – Это насчет чего? – Да я даже сам не понял. – Держи. Можешь есть и одновременно рассказывать. – Она поставила тарелку на стол. – Давай, пока не остыло. Ченс откусил от кукурузной булочки, поковырялся в яичнице. – Он хочет, чтобы я приехал. Сказал, что я нужен Гибби. – Сегодня учебный день. – Он не пойдет в школу. По-моему, случилось что-то действительно серьезное. – Ченс подождал, пока она не прикурит сигарету и не сложит руки на груди. – Можешь меня подвезти? * * * Ей было не по пути, и она могла опоздать на работу, но мать Ченса лишь согласно кивнула. А когда остановила машину и посмотрела на своего сына, улыбка возникла у нее на лице так же легко, как и всегда. – Скажи Гибби, что я люблю его. – Хорошо, мэм. – А вот это тебе. Ченс наклонился к ней, чтобы она могла поцеловать его в щеку. – Будь умницей! Он выбрался из машины, посмотрел ей вслед, а потом поднялся по широким ступенькам. К двери была прикноплена записка. Привет, Ченс! Давай заходи. Мне пришлось уехать на работу, но Гибби у себя в комнате. Спасибо тебе. Открыв дверь, Ченс шагнул в знакомое пространство дома. Стоящая в нем тишина почему-то показалась жутковатой. Они с Гибби дружили уже давно, так что он помнил рождественские вечеринки и полную народа кухню, дробный грохот каблуков, когда Джейсон с Робертом гонялись друг за другом, перебегая с одной лестницы на другую. Предметы зависти Ченса были тогда попроще. Братья. Отец. И даже сейчас дело было не в деньгах или в доме. И это был не черный вид зависти. Может, это была и не зависть вообще. Но и в жизни его друга, и в нем самом всегда чувствовалось что-то стабильное и основательное – некий внутренний стержень, которого так не хватало самому Ченсу. Да еще и эта война… Ченс жил в таком страхе перед ней! Вот почему он бесстыдно клеил девчонок, влезал в драки и никогда не шел на попятный – поскольку ничто из этого не могло убить его, или ослепить его, или оставить его без лица. Он уже видел это раз в аэропорту: вернувшегося из Вьетнама солдата, кожа на лице у которого словно расплавилась, стекая от линии волос вниз. С тех самых пор Ченс жил в сильном страхе своего восемнадцатилетия, а по ночам ему снились все способы, какими только можно погибнуть во Вьетнаме – причем не чисто застреленным, как Роберт, а выпотрошенным или посаженным на кол или замученным пытками до смерти в тюрьме Хоа Ло [41]. Он так и не встал на призывной учет, а если б даже и сделал это, то никуда не пошел бы, если б его призвали. Он боялся, а Гибби нет – простая правда, которой было слишком болезненно заглянуть прямо в глаза. Так что зависть ли чувствовал Ченс? Скорее это было больше похоже на обиду… Хотя такое тоже полностью исключалось, так что Ченс направился к двери Гибби, не обращая внимания на необычное желание развернуться и уйти. – Чувак, ты в порядке? – спросил он, засунув голову в комнату. – Здоро́во, Ченс! Рад, что это ты. – Гибби стоял у окна, отвернувшись спиной. – Я думал, это отец. – Ну да, он попросил меня прийти, веришь или нет. – А он сказал, почему? Ченс открыл было рот для ответа, но тут Гибби повернулся, и свет упал на его лицо. – Ой, блин, ты все-таки сделал это! – Ченс приложил руку ко рту, качая головой. – Где это тебя так? В «Каретном сарае»? |