Книга Островитяне, страница 11 – Андрей Десницкий

Марк привык терпеть боль, это правда. Но здесь было что-то большее, чем боль. Его Спутница покоилась между двух красноватых подушек — так распух ушибленный сустав. И даже не в том дело, что больно, а — можно ли держать ее на больном пальце? Не оскорбит ли это ее покоя?

— Что ты предлагаешь? — спросил Марк.

— Временно снять кольцо и отдать под защиту твоих ларов.

— Снять всадническое достоинство?

— Ну, или переместить его на другой палец, если ты готов.

Марк хмыкнул. Не такой была Спутница, чтобы менять место, но… Может быть, боги посылали ему знак, что здесь он обрел дом и покой? Что Спутница вернулась туда, где ей место, и нет больше нужды в ее покровительстве среди странствий и сражений, потому что закончен им счет?

— Да, — ответил он, — сниму.

Но это оказалось не так-то просто сделать — палец при малейших усилиях отдавался все большей болью. Кольцо намертво застряло.

Но что остановит хитрого грека? Смазав палец Марка оливковым маслом, он обмотал его тонкой ниткой по спирали, кончик с трудом просунул между кольцом и кожей, а потом потянул. И кольцо не сразу, с трудом, но проскочило через сустав, отозвавшийся вспышкой боли, — и слетело с пальца!

Спутница легла в ларарий к Спутнице — кольцо к небольшой статуэтке, которую Марк уже не мог называть иначе. Вечернеосеннее солнце золотило весь атриум и статуи божеств, высоко над ними плыли облака, а по кровле прыгала птичка с длинным черным хвостом, словно вестница небес: теперь-то все будет хорошо!

И радуясь покою и счастью, Марк по военной привычке подумал: как все-таки крепки и надежны ворота отеческого дома — варвары никогда не переступят этого порога иначе, чем в рабском звании.

Через пятьсот сорок два года в эти самые двери (стены сохранятся, а дверное полотно, конечно, будет совсем другим) войдут Ратобор и Гремислав, сыновья Велемира, во главе своей ватаги. Двери окажутся незапертыми — к чему и запирать, если варвары все равно вышибут их или подожгут все здание? Чем меньше сопротивляешься варварам, тем меньше приходится восстанавливать после их ухода. Если, конечно, они уйдут — и если будет кому восстанавливать.

Ратобор постарше, в его бороде появилась ранняя проседь, а в русых кудрях Гремислава ее не сразу и заметишь. Ратобор входит первым, он в кожаном доспехе, в его деснице — боевой топор, а щита нет, он не ждет сопротивления. Его походка слегка пружинит, глаза оценивающе смотрят по сторонам: что взять, где искать спрятанное? Гремислав с мечом и в кольчуге тонкой ромейской работы, он слегка пьян — нынче не от крови, а от виноградного вина, которое нравится ему больше меда и с которого он начинает теперь каждый день, когда может достать. За ними — шесть отроков, даже дружиной не назовешь. Этим утром они решили осмотреть Остров, пока большая дружина Велемира готовится на берегу к последнему броску на юг, к самому теплому морю. Впрочем, какой бросок будет для этих молодцев последним — не знают даже их боги.

Они обходят комнату за комнатой, отроки лениво крушат статуэтки и вазы. Им из них не пить, а с собой брать нет смысла — слишком хрупки, разобьются в походе. Остров слишком беден, здесь нечем поживиться. В дальней комнате они находят мужчину, тоже с проседью в бороде, он стоит на коленях перед деревянной доской с изображением девушки — раньше они встречали такие в ромейских святилищах, а иногда и в домах.

Девушка нравится Ратобору: светловолосая, с распахнутыми глазами. На шее — нитка голубых бус.

Обухом топора он приподнимает подбородок ромея, молящегося в своей кумирне.

— Кто?

Ратобор немного говорит на ромейском языке. Гремислав тоже умеет, только ленится, да и зачем, когда все самое главное скажет ромеям его меч, остальное добавит их страх, а толмач, если что останется, докончит.

— Покровительница нашего Острова, — мужчина не смеет подняться с колен, — я прошу ее о защите. Святая Суламифь. Она же Ирина.

— У нее есть имя? Зачем имя картинке?

— Ей посвящена наша церковь, — отвечает тот спокойно и покорно.

— Покажи! — требует Гремислав по-славянски, — в церкви всегда есть чем поживиться.

— Тут все девки такой красава? — расспрашивает Ратобор корявыми греческими словами, не слушая брата. — Хочешь жить, ромей, — поймешь и ответишь.

Мужчина опустил бы голову, но мешает топор, и он опускает глаза.

— Я могу провести вас к церкви. Мученица Суламифь, моли Бога о нас, да избавимся…

— Пошли! — Гремиславу не терпится, он тоже понял речь ромея.

Четверо отроков остаются обшаривать дом, двое идут с братьями — выносить из церкви добычу. Впереди идет ромей, как будто даже и не боится их — шагает по горной тропе над озером, как шагал вчера и позавчера, когда был он свободен. Или никогда не бывают они свободны — всегда рабы своего царя и своего бога?

— Ты жрец? — спрашивает Ратобор.

— Недостойный иерей Евстафий, — кивает тот.

— Смешно имя. Еф-ста… Глупый имя. Ратобор, Гремислав — всем скажи, господа на ваш Остров.

Но ромейский жрец не отвечает.

— Остров у них годный, — размышляет вслух Ратобор.

— С Салоной ^[24] разве сравнить? — удивляется старший из отроков, он уже почти вровень с братьями, может при них говорить без разрешения, — где дворец этого их вождя, Дика… Диколето…

— Диоклетиана, — подсказывает жрец. Значит, понимает по-славянски. И это правильно, добыча должна знать язык своих хищников.

— Салона — Салоной, а тут спокойнее, — отвечает Ратобор, словно и не замечая дерзости отрока. — На Салону много найдется охотников, и новые еще придут. А тут как бы в стороне, и все есть, и глазам не насытиться, парни. Что за край мы взяли мечом!

— Благодарение богам, — подхватывает отрок.

— И мечам, и стрелам, и топорам! — смеется Гремислав.

Они уже дошли до церкви, ромей снимает с пояса ключ…

А Ратобор, не дожидаясь, расправляет плечи, замахивается — топор обухом врезается в деревянную плоть двери, и раз, и другой. На этом острове не было боя, надо же молодцу размяться — сила застоялась в руках! Ромей с глупым именем отворачивается, но никуда не уходит, ничего не говорит.

Братья скоро выходят из церкви — она маленькая и бедная, брать почти нечего. Так, пара сосудов и еще несколько досок с картинками — они забавны, их удобно вешать на деревья и ставить на камни, чтобы метать в них копья и стрелы для упражнения. А еще можно захватить пару домой, для красоты — только где тот дом? Высоки Карпатские горы и прекрасней здешних, прах их прадеда упокоен в тех горах, а с тех пор никто из их рода и не бывал в Карпатах.

— Спустим с него шкуру, пусть покажет золото, — предлагает Гремислав.