Онлайн книга «Свадьба Кречинского. Пьесы»
|
Кандид Касторович Тарелкин. Коллежский советник и приближенное лицо к Варравину. Изможденная и всячески испитая личность. Лет под сорок. Одевается прилично; в белье безукоризнен. Носит парик, но в величайшей тайне; а движения его челюстей дают повод полагать, что некоторые его зубы, а может быть, и все, благоприобретенные, а не родовые. Говорит, как Демосфен, именно тогда, когда последний клал себе в рот камни. Иван Андреевич Живец. Этот совершил карьеру на поле чести. Получив там несколько порций палкою и от этого естественно выдвинувшись вперед, он достиг обер-офицерского звания. Теперь усердствует Престол-Отечеству как экзекутор. III. ПОДЧИНЕННОСТИ Чибисов. Приличная, презентабельная наружность. Одет по моде; говорит мягко, внушительно и вообще так, как говорят люди, которые в Петербурге называются теплыми, в прямую супротивность Москве, где под этим разумеются воры. Ибисов. Бонвиван, супер и приятель всех и никого. Касьян Касьянович Шило. Физиономия корсиканского разбойника. Клокат. Одет небрежно. На всех и на вся смотрит зло. От треволнений и бурь моря житейского страдает нравственною морскою болезнию, и от чрезмерной во рту горечи посередь речи оттягивает, а иногда и вовсе заикается. Чиновники: Герц, Шерц, Шмерц – колеса, шкивы и шестерни бюрократии Чиновник Омега. Имеет и состояньице, и сердце доброе; но слаб и в жизни не состоятелен. IV. НИЧТОЖЕСТВА, ИЛИ ЧАСТНЫЕ ЛИЦА Петр Константинович Муромский. Та же простота и непосредственность натуры, изваянная высоким резцом покойного М. С. Щепкина. В последние пять лет поисхудал, ослаб и поседел до белизны почтовой бумаги. Анна Антоновна Атуева. Нравственно поопустилась; физически преуспела. Лидочка. Как и на чьи глаза? Для одних подурнела; для других стала хороша. Побледнела и похудела. Движения стали ровны и определенны; взгляд тверд и проницателен. Ходит в черном, носит плед Берже и шляпку с черной густой вуалеткой. Нелькин. Вояжировал – сложился. Утратил усики, приобрел пару весьма благовоспитанных бакенбард, не оскорбляющих, впрочем, ничьего нравственного чувства. Носит сзади пробор, но без аффектации. Иван Сидоров Разуваев. Заведывает имениями и делами Муромского: прежде и сам занимался коммерцией, торговал, поднялся с подошвы и кое-что нажил. Ему теперь лет за шестьдесят. Женат. Детей нет; держится старой веры; с бородою в византийском стиле. Одет как и все приказчики: синий двубортный сюртук, сапоги высокие, подпоясан кушаком. V. НЕ ЛИЦО Тишка, и он познал величия предел! После такой передряги спорол галуны ливрейные, изул штиблеты от ног своих и с внутренним сдержанным удовольствием возвратился к серому сюртуку и тихим холстинным панталонам. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Квартира Муромских; гостиная. Три двери: одна направо – в комнату Лидочки и Атуевой, другая налево – в кабинет Муромского, третья прямо против зрителей – в переднюю. Бюро; диван; у окна большое кресло. ЯВЛЕНИЕ I Атуева пьет чай, входит Нелькин. Нелькин (кланяясь). Доброе утро, Анна Антоновна! Атуева. Здравствуйте, здравствуйте. Нелькин (осматриваясь). Не рано ли я? Атуева. И нет; у нас уж и старик встает. Нелькин. А Лидия Петровна еще не встала? Атуева. Это вы по старине-то судите; нет, нынче она раньше всех встает. Она у ранней обедни, сей час воротится. Нелькин (садится). Давно мы, Анна Антоновна, не видались; – скоро пять лет будет. Атуева. Да, давно. Ну где ж вы за границей-то были? Нелькин. Много где был, а всё тот же воротился. Всё вот вас люблю. Атуева. Спасибо вам, а то уж нас мало кто и любит… одни как перст остались. Доброе вы дело сделали, что сюда-то прискакали. Нелькин. Помилуйте, я только того и ждал, чтобы к вам скакать – давно б вы написали, видите – не замешкал… Крепко обнимаются; Атуева утирает слезы. Ну полноте – что это все хандрите? Атуева. Как не хандрить?! Нелькин. Да что у вас тут? Атуева (вздыхая). Ох, – нехорошо! Нелькин. Да что ж такое? Атуева. А вот это Дело. Нелькин. Помилуйте, в чем дело? Какое может быть тут дело? Атуева. Батюшка, я теперь вижу: Иван Сидоров правду говорит – изо всего может быть Дело. Вот завязали, да и на поди; проводят из мытарства в мытарство; тянут да решают; мнения да разногласия – да вот пять лет и не знаем покоя; а все, знаете, на нее. Нелькин. На нее? Да каким же образом на нее? Атуева. Всякие, видишь, подозрения. Нелькин. Подозрения?! В чем? Атуева. А первое, в том, что она, говорят, знала, что Кречинский хотел Петра Константиновича обокрасть. Нелькин (покачав головою). Она-то! Атуева. А второе, говорят, в том, что будто она в этом ему помощь оказала. Нелькин (подняв глаза). Господи! Атуева. А третье, уж можно сказать, самое жестокое и богопротивное, говорят, в том, что и помощь эту она оказала потому, что была, видите, с ним в любовной интриге; она невинная, видите, жертва, – а он ее завлек… Нелькин. Так, стало, этот подлец Кречинский… Атуева (перебивая). Нет, не грешите. Нелькин. Нет уж, согрешу. Атуева (перебивая). Позвольте… в самом начале теперь дела… Нелькин (перебивая). Неужели вы от этой болезни еще не вылечились? Атуева. От чего мне лечиться? – дайте слово сказать. Нелькин (махая руками). Нет, – не говорите. Атуева (вскочив с места). Ах, Создатель!.. (Берет из бюро бумагу .) Так вот нате, читайте. Нелькин (вертит бумагу). Что читать? Атуева. А вот это письмо, которое по началу Дела писал Кречинский к Петру Константиновичу. Нелькин. Кречинский!!! Письмо! Так разве вы меня выписали из-за границы, чтоб Кречинского письма читать. Знаете ли вы, что я этого человека ненавижу. Он Каин! – он Авеля убил!! Атуева. Да не он убил! Читайте! Нелькин (читает). «Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня…» (Останавливается.) Ну так и есть; опять какая-нибудь штука. Атуева. Думали мы, что штука; да не то вышло… Читайте, сударь. Нелькин (читает сначала равнодушным голосом, но потом живо и с ударением). |