Книга Желание, страница 139 – Трейси Вульфф

– Его держат в Яме не потому, что он злодей, ma chere, а потому, что в Яме находится кузница.

– Кузница? – переспрашивает Хадсон. – Значит, он по-прежнему работает кузнецом?

– Он же лучший кузнец на свете, – говорит Колдер и начинает расплетать косу, которую только что заплела. – Неужели ты думаешь, что они позволили бы ему просто сидеть в камере?

– Он изготавливает эти браслеты, – объясняет Реми, кивком показывая на наши запястья. – Поэтому-то они и работают так эффективно.

– И именно поэтому ты сказал, что он тут на особом положении, – добавляет Хадсон. – Он им полезен, а значит, они не захотят его отпустить.

– Ну это их проблема. Ты же видел жену этого бедняги и то, что утрата мужа сделала с ней? – Я сосредотачиваю внимание на Реми и делаю глубокий вдох. – А что это за испытание? И как долго оно длится?

Он моргает этими своими глазами, которые видят слишком много.

– Должен сказать, дорогуша, что мне очень нравится твой сугубо деловой подход. Он забавен.

– Я рада это слышать. А теперь не могли бы мы просто сделать это?

– Само собой. – Он сует руку в выдвижной ящик, находящийся под его койкой, достает оттуда маленький блокнот и ручку, быстро рисует что-то, после чего садится рядом со мной. Теперь, когда он сидит слева от меня, а Флинт справа, получается тесно, и я сутулю плечи, чтобы дать нам всем чуть больше места на моей койке.

Хадсон садится на койку Реми, стоящую напротив меня, и показывает ведьмаку свои клыки. Я уверена, что это из-за меня – так он напоминает Реми, чья я пара, – и я невольно хихикаю, потому что это выглядит так нелепо. Хадсон смущенно улыбается мне, затем снова сердито смотрит на Реми. Он ведет себя как пещерный человек, и это ничуть не напрягает меня. Некоторое время назад, когда Колдер облизывалась, мне тоже пришлось дать ей понять, чтобы она держалась от него подальше. Оказывается, мы с ним оба ревнивы.

– Итак, мы находимся вот в этом блоке, понятно? – говорит Реми, показав на схематичный рисунок, изображающий цепочку камер. – А вот это они называют Казематом. – Он показывает на овал, нарисованный между двумя концами цепочки.

– А для чего нужен этот Каземат? – спрашивает Флинт.

– Для того, чтобы человек пожалел о том, что он родился на свет. – Колдер лежит на своей койке, ее коса распущена, и волосы разметались вокруг головы подобно короне. И оттого, что ее голос так спокоен, будто она говорит об обеде или о погоде, то, что она сказала, кажется еще страшнее.

– А нельзя ли поконкретнее? – спрашивает Флинт, и видно, что ему не по себе.

Неудивительно. Я и сама наверняка выгляжу так же. У Хадсона же сделалось совершенно бесстрастное лицо, значит, он тоже напряжен.

– Каземат был построен для исправления, – говорит Реми.

– Это в каком же смысле? – спрашиваю я. – Уж не в том ли, в котором это слово использовалось в испанской инквизиции?

Реми на секунду задумывается.

– Я бы сказал, что это немного мучительнее, чем было у испанской инквизиции.

– Не немного, а намного, – поправляет его Колдер. – Намного, намно-о-ого мучительнее.

– И чтобы попасть в Яму, мы должны пройти через этот Каземат? – уточняю я, чувствуя, как у меня обрывается сердце.

Колдер вздыхает.

– Это потому, что здешняя тюрьма воплощает в себе и судью, и присяжных, и палача. Наверняка ты понимаешь, как трудно бывает провести настоящий суд в мире сверхъестественных существ – они используют чары, чтобы обойти систему или развалить процесс. Посему эта тюрьма была возведена с использованием непреодолимого проклятия – никто здесь не может обойти систему. И выбраться отсюда можно, только доказав, что ты исправился.

Реми смеется, но в его смехе нет веселья.

– Разумеется, это значит, что сама тюрьма решает, когда тебя можно счесть исправившимся. Она исполняет твое наказание частями с помощью Каземата и, когда считает, что ты искупил свою вину, решает выпустить тебя.

Колдер кивком показывает на Реми.

– А если тебе настолько не повезло, что ты родился здесь, то твое преступление, по-видимому, состоит в самом твоем появлении на свет – а такой грех не искупишь.

Я ахаю и смотрю на Реми. Теперь понятно, почему он так уверен, что единственное его спасение – это ядовитый цветок.

– Значит, решения принимает тюрьма, – подытоживает Хадсон, и лицо его лишено всякого выражения. – А кто руководит этой тюрьмой?

– В том-то и фишка, – отвечает Реми. – Никто. Считается, что этой тюрьмой управляет древняя магия. Она принимает свои собственные решения и делает что хочет, и, поскольку она лишена человеческих эмоций и побуждений, ее нельзя ни подкупить, ни разозлить. Хотя у меня есть кое-какие подозрения на сей счет.

– Когда меня арестовали, моя мать что-то сказала об искуплении вины, – говорит Флинт. – Я тогда не понял, о чем она говорит, но, должно быть, она хотела сказать мне, чтобы я отправился в этот Каземат.

– Наверняка она не понимала, о чем тебя просит, – объясняет Колдер. – Никто не пожелал бы такого близкому человеку.

– И все же ты делаешь это каждый месяц просто затем, чтобы я мог попасть в Яму. – Реми улыбается ей.

Я впервые вижу на лице Колдер легкое смущение. Но оно быстро проходит.

– Ну мне же все равно нужно наносить на ногти новый лак. Красота требует жертв.

Флинт смотрит на ее ногти, затем на Реми, затем на меня, и я пожимаю плечами. Я стала бы не первым человеком, согласившимся на небольшие мучения ради нового лака на ногтях.

– И как же нам попасть в этот Каземат? – спрашиваю я, испытывая страх и в то же время решимость. Нам нужно добраться до кузнеца, а затем выбраться отсюда. И если путь к нему лежит через Каземат, то я готова. – И сколько времени у нас уйдет на то, чтобы добраться до Ямы?

– Колдер, я точно не помню, какой сегодня день цикла, – говорит Реми. – По-моему, осталось шесть или семь дней…

– Шесть, – отвечает Колдер, крася ногти в черный цвет. Мне совершенно непонятно, откуда у нее лак, но должна сказать, что она наносит его весьма и весьма умело.

– Значит, через шесть дней мы окажемся в Яме? – спрашивает Хадсон.

– Да, если вы каждый вечер будете рисковать нарваться на Каземат.

– Как это – рисковать? – спрашивает Флинт, тоже наблюдающий за тем, как Колдер красит ногти.

– Это как игра в русскую рулетку, – объясняет Реми, шагая к своей койке, после чего его место на моей койке тут же занимает Хадсон. – А Каземат в ней – это пуля в барабане. Если мы решим, что хотим сыграть, то присоединимся, и барабан прокрутится на одно гнездо вниз. Мы можем нарваться на Каземат, а можем и не нарваться. Если мы на него не нарвемся, то все равно окажемся на уровне следующего гнезда и нормально проспим ночь, после чего опять будем играть на следующий день. Если же мы попадем на Каземат, то пройдем сквозь ад, а затем – если у нас хватит духу – продолжим игру на следующий день. Шесть день – это шесть вращений барабана с пулей, потенциально шесть ночей мучений, но затем мы окажемся в Яме.