Онлайн книга «Stabat Mater»
|
– Все равно не поняла… Это здесь… Вероника входит в нишу, кладет руку на черную кованую дверь и начинает толкать. Ее рука кажется миниатюрной на фоне грубых железных заклепок. Дверь чуть приоткрывается, но больше не поддается. – Чего стоишь? Давай!.. – сдавленно говорит Вероника, продолжая бороться с дверью. Я упираю ладонь рядом с ее рукой, дверь с гулким скрежетом распахивается, и Вероника шагает в проем. Призрачный свет ее телефона уплывает во тьму, а потом и вовсе гаснет. – Что здесь? – спрашиваю я, просто чтобы не молчать. – Похоже на лабиринт Минотавра. Я не жду, что Вероника как-то отреагирует на мою неуклюжую попытку умничать, но она хмыкает и говорит с иронией: – Ага, вот ты и догадался, зачем я тебя сюда заманила – скормить Минотавру. В руке Вероники вспыхивает огонек зажигалки и перескакивает на две свечи, прилепленные на выступах каменной кладки. В их желтом мерцании я вижу у стены полосатый пружинный матрас. Рядом с ним – пластмассовый ящик и холщовая сумка. На матрасе валяется книга, но ни автора, ни названия не разглядеть. В комнате больше нет ничего – только голые стены, переходящие в сводчатый потолок. – Дом… – говорит Вероника, глядя вокруг. – В смысле… тебе негде жить? – Есть где. Но дом – здесь… Ладно. Это долгая история. – А электричество тут есть? – спрашиваю я. – Не знаю, я не нашла. Вероника берет холщовую сумку, достает из нее бутылку. Под свечами жидкость в бутылке загорается янтарем. – Ну, выпьем, что ли, раз я обещала. – Кажется, голос Вероники звучит виновато. Она достает бумажный стаканчик и брезгливо осматривает его, держа двумя пальцами. – Тьфу ты, раскис… Придется так… С тихим скрипом Вероника вытаскивает пробку и протягивает бутылку мне: – Давай… Я снова теряюсь: – Это… Сначала ты… Вероника отпивает из горлышка совсем немного, вытирает губы рукой. Я опять удивляюсь, глядя на ее пальцы – какие они тонкие и хрупкие… Бутылка оказывается у меня. Делаю медленный, осторожный глоток. Жидкость обдает гортань терпким, дымным вкусом, щиплет язык и горло. – Это не ром, – говорю я. – Виски. И, кажется, хорошее… – А, все равно, я не разбираюсь, – отвечает Вероника. – Главное, что вкуснее водки. А вино я совсем не люблю. Вероника садится на матрас, опирается о стену спиной и затылком, прикрывает глаза. – Извини, я дико устала сегодня… А пить в одиночку не хотелось… Теперь лучше… – А почему ты задержалась так поздно?.. – Да нет, не поздно. В полночь сменилась. А потом зашла проведать одного мальчишку, поговорить с ним. Он сегодня проплакал весь день, бедняга… – Алеша? – говорю я. – Ну да, Алеша. А ты откуда знаешь? – Отец Глеб рассказывал. Говорил, что это какой-то удивительный ребенок. – Да, – говорит Вероника, устало прикрыв глаза. – Удивительный… Все они – удивительные. Часто смотришь и думаешь, что любой взрослый на их месте давно бы сдался. А они как-то оживают после каждого приступа и даже, кажется, забывают, что будет следующий, а потом еще и еще… Свечные огоньки трепещут, будто хотят взлететь. Потеки парафина под свечами оплели выступы кладки, как корни деревьев, примостившихся на скале. – Скоро погаснут. – Вероника открывает глаза и смотрит на свечи. – От них почти ничего не осталось. Потоптавшись с бутылкой в руке, я сажусь на пластмассовый ящик напротив Вероники, отдаю виски ей. Мы делаем еще по глотку, и я ставлю бутылку между нами. – Сегодня у меня день рождения, – говорю я неожиданно для себя. – День рождения? – Вероника оживляется. – Что ж ты молчишь? Вот и повод – еще по глоточку… Мы снова пьем. – И сколько тебе стукнуло? – Тридцать семь. – О-о, – тянет Вероника. – Серьезная цифра. Мне до этой цифры еще ковылять и ковылять!.. Целых три года… Вспоминаю, что надо вежливо отреагировать, если женщина говорит о своем возрасте: – Надо же! А выглядишь… – Да ладно, – перебивает Вероника, – без тебя знаю, что выгляжу как малолетняя соплячка. С минуту молчим. Крепкий дух виски клубится в голове теплым шаром. – Как ты нашла этот подвал? – спрашиваю я. – Нашла вот… Ключ от подвальной двери стащила у охраны, сделала дубль… Это моя страсть – полазить по старым домам. Мне даже часто снится, что я брожу, брожу по каким-то лестницам, залам, коридорам и так мне там интересно… Вероника снимает резиновые сабо, в каких здесь ходят все врачи и сестры, ставит ноги в белых носках на матрас и обнимает колени руками. Мы опять молчим и смотрим на догорающие свечи. Через минуту они гаснут почти одновременно, беспомощно пыхнув на прощание. Вероника не двигается. Я тоже сижу неподвижно, молча. Тьма такая густая, что в ней чудится багровое свечение. – Включить телефон? – Голос Вероники звучит тише, чем раньше. – Не надо, – торопливо говорю я. – Мне лучше, когда темно. – Лучше?.. – Ну да… Спокойнее… В подвале тепло. Не вставая с ящика, я снимаю пальто, сваливаю его на пол у себя за спиной. – Сколько себя помню, не боялся темноты. В детстве все время прятался в темных комнатах, в шкафах, в подвалах. Из-за этого меня считали странным ребенком, даже к врачу водили. Я мог орать, если меня днем тащили на улицу… Уже взрослый, я понял: страх темноты, он… Как бы это сказать… Иррациональный… Понимаешь меня?.. – Можно говорить умные слова, я пойму. – В голосе Вероники слышится обида. – Прости. Давно ни с кем не разговаривал, кроме отца Глеба… – А что, во мне так трудно разглядеть умного собеседника? – не унимается Вероника. – Тебя сейчас вообще не разглядеть, – примиряюще говорю я. – Ладно, проехали… Ну, так что там про темноту? – Ну да… Иррациональный страх. Людям кажется, что через темноту в наш мир просачиваются призраки, чудовища, всякие там упыри. Но это – сказки, фантазии. С самого детства я был уверен, что упырей и чудовищ люди сами выдумали, чтобы пугать друг друга зачем-то. И у меня не было этого иррационального страха, я не чувствовал никаких других миров там, за темнотой. А вот про реальный мир я знал, что он страшен и опасен и в нем хватает людей, которые хуже любых упырей. Значит, надо от них прятаться, и лучшего места, чем темнота, не найти. А свет – предатель. При свете все видят… Видят, какой я слабый, неловкий, беззащитный. Ну и, само собой, каждый злодей сразу хочет сделать мне что-нибудь плохое… Беда в том, что все время в темноте не просидишь, приходится выходить на свет. Я завидовал животным, которые умеют прятаться, сливаться с камнями, с листьями… |