Онлайн книга «Карамело»
|
И в этой толпе, не знаю, кажется мне это или нет, я вижу свою сестру Канделарию, танцующую cumbia, появившуюся из морской пены мексиканскую Венеру. И проходящую мимо Ужасную Бабулю, которая подмигивает мне, а за ней – не обращающего на нее внимания Маленького Дедулю, шаркающего короткими шажками, словно пекинес. Мимо протанцовывают Катита и ее безымянная дочь, за ними маячит сеньор Видаурри, у него широкое, сгоревшее на солнце лицо, и он похож на el Sol с билетов мексиканской лотереи. И еще я вижу людей, которых никогда прежде не встречала. Прабабушка Регина подбирает юбки и важно шествует горделивой походкой королевы, а рядом с ней неуклюже, как танцующий медведь, раскачивается испанец, мой прадедушка Элеутерио. Крупная Тетушка Фина грациозно танцует с щуплым парнишкой в прекрасном костюме charro; это, вне всяких сомнений, ее Пио. А это, должно быть, миниатюрная ведьма Мария Сабина, она танцует descalza [558] в своей рваной huípil [559]. И сеньор Венсес, muy galán [560] в высоком цилиндре и фраке, его кулак-кукла Джонни что-то громко поет тоненьким голоском. Красавец Энрике Арагон с заносчивой кинозвездой, очарованный ею, счастливый, проходит за спиной Джозефины Бейкер, танцующей шимми в банановой юбке. Прелестница из пустынных земель в шляпе из iguanas, которую некогда так сильно любил мой дедушка, танцует cumbia с женщиной, похитившей ее сердце, с непревзойденной певицей Панфилой, одетой в campesino белое платье. И Фидель Кастро расхаживает как мальчишка, держась за руки со своей несостоявшейся любовью, потрясающей Глэдис. И посмотрите, да это же босоногая Тонголеле исполняет таитянскую версию cumbia в леопардовом бикини! Разве она не очаровательна? Все, большие и маленькие, старые и молодые, живые и мертвые, воображаемые и реальные, быстро кружатся, высоко вскидывая ноги, в хороводе жизни. – Лала! На стул рядом со мной садится Папа, он смотрит на меня и качает головой: – Все эти годы я хранил это для тебя, Лала. Но я старею. И скоро уйду. – Куда это ты уйдешь? Ты только что пришел сюда. – Не смейся надо мной, mija. Папа дает мне в руку деревянную коробочку. Это счастливая коробочка для домино с выдвигающейся крышкой. Она такая легкая, словно в ней лежит мертвая птичка. – Открой, это тебе, ну давай же. Внутри, завернутые в голубую папиросную бумагу, лежат мои косички, те самые, из Керетаро. Вот только из них сделан конский хвост. – Я попросил сделать это для тебя, – гордо говорит Папа. Волосы странного светлого цвета, не того, что сейчас у меня. Они слегка завиты в спираль, а может, у меня были тогда такие волнистые волосы, кто знает? – Это значит, что теперь я взрослая? – Siempre serás mi niña [561]. – говорит Папа с таким sentimiento [562], что ему приходится достать носовой платок и высморкаться. – Ay, Лала. Жизнь никогда не идет по плану. Мне хотелось столь многого для всех вас. И мне так хотелось самому дать вам это многое. – Папа, но ты действительно дал нам столько всего. – Я тяжело работал всю свою жизнь, и ничего за это не имел. А теперь посмотри на меня, на короля пластиковых чехлов. – Нет Папа, мы обязаны тебе очень многим. Стольким, сколько надо, но не более того. Ты научил нас удивительным вещам. Уметь обходиться тем, что у нас есть. Как иначе мы смогли бы усвоить столь ценный урок? Научил щедрости. Мы научились стоять друг за друга, потому что мы familia. Научились гордиться своей работой. И много работать. Вот чему ты научил нас. Ты был хорошим и добрым отцом. Ты был прекрасным отцом, королем. А мы, дети, – твое королевство. – Mija, ты думаешь, что тебе все известно, но я должен кое в чем признаться тебе. Я говорю тебе это, потому что хочу, чтобы ты умела позаботиться о себе. Лала. Ведь мы Рейесы, nosostros no somos perros [563]. Мое сердце сжимается. Я уже знаю, о чем он хочет рассказать мне. О моей единокровной сестре! Я не могу смотреть ему в глаза. И начинаю играть бахромой caramelo rebozo, наброшенной на плечи. – Это касается… твоей бабушки. – Моей бабушки! – Когда она была совсем молоденькой, примерно такой, как ты, то забеременела. Мной. Это случилось по любви, еще до того, как она вышла замуж. И когда отец понял это, то хотел сбежать от нее, но прадедушка напомнил ему о том, что мы, Рейесы, не собаки. Подумай над этим. Мой отец был всего-навсего chamaco, совсем мальчишкой, но, слава тебе господи, прадедушка был настолько мудр, что напомнил сыну о его обязательствах. Я говорю это к тому, чтобы ты прислушалась ко мне. Я старше тебя и наделал много ошибок, Лала. Не трать понапрасну ни дня своей жизни. Не надо делать безрассудных вещей, из-за которых в старости ты станешь злой, несчастной и постоянно печальной. Ты же не хочешь ни о чем сожалеть, правда? Дьявол больше знает… – По опыту, чем по своей дьявольской природе. Знаю-знаю. Я слышала это миллион раз. Но… ты не хочешь рассказать мне о чем-то еще? – А о чем еще можно рассказать? Я хочу задать Папе вопросы о девочке Канделарии, моей сестре. О той его дочери, что была зачата еще до того, как все мы родились. Когда мы были грязью. Я хочу знать об Ампаро и ее ребенке. Всю жизнь ты говорил, что я «твоя единственная девочка», Папа. Ты ругал моих братьев и говорил, что они должны заботиться обо мне, потому что я их «единственная сестра». Но это неправда, Папа. Почему ты лгал? И была ли это ложь во спасение? А если нет, что это было? Почему ты не был джентльменом? А я-то думала, что мы не собаки. Думала, что мы короли и должны поступать как короли, Папа. И почему Маленький Дедуля не напомнил тебе о твоих обязательствах, если он был feo, fuerte, y formal? Почему ты не рассказываешь мне об этом, Папа? Я все пойму. Честно. Но ничего этого я не говорю вслух. Мне в голову приходят безумные мысли. Что, может, следует нанять детектива. Поместить объявление в газете В colonia Индустриаль в начале 40-х у прачки по имени Ампаро родилась девочка Канделария. Если вам известно ее местонахождение… И тут могут объявиться дочери тысячи прачек, длинная-предлинная шеренга их дочерей, претендующих на то, что они – мои сестры, и эти прачки расскажут истории куда более мелодраматичные, чем telenovela. Слезы и икота, лица темнокожих женщин как у потерявшихся слуг, которых показывают по телевизору. Если кто знает, где живет эта девочка, пожалуйста, приезжайте и заберите ее домой. Канделария, глотающая слезы и плачущая, плачущая. И кто-то подводит ее к наглухо закрытой двери и оставляет ее там. Она открывает глаза и понимает, что все это происходит на самом деле, и что тогда? Девочка Канделария с темными андалузскими бровями, как у нашего sevillano [564]дедушки, и кожа у нее темнее и слаще, чем у кого-либо еще. Девочка Канделария – моя сестра, старшая сестра, а я младшая. |