Книга Книга двух путей, страница 58 – Джоди Пиколт

– Что-то не похоже.

– Художники-абстракционисты понимали, что прекрасные живописные полотна рождают у зрителя эмоции. Но мир кардинально изменился с эпохи Ренессанса, когда красота была необходима как воздух, а основной темой искусства являлась религия. Поэтому современные художники попытались определить, что сейчас может вызвать такой же прилив чувств: радости, печали или страха. Именно так будут выглядеть эмоции, в чистом виде перенесенные на холст.

Я остановилась перед картиной Ротко – темными, приглушенными цветными квадратами:

– Такие вещи просто вгоняют меня в тоску.

– Ну да. Подобная реакция говорит о твоем эмоциональном состоянии, и ты можешь попробовать разобраться в первопричине.

– Картина заменяет психотерапевта, – задумчиво произношу я.

– Вот именно.

– А какая твоя любимая картина?

– «Воскресный день на острове Гранд-Жатт» Жоржа Сёра, – с ходу отвечает Вин.

– Это та, что состоит из сплошных точек?

– Пуантилизм. Да. Картина представляет собой две стороны искусства, которые я люблю: с одной стороны, она очень красиво написана, ведь каждый дюйм полотна наполнен биением жизни. Но тут есть и другая сторона: пуантилизм – это метафорическое изображение общества и политики. Письмо четкими мазками точка за точкой как бы олицетворяет промышленную революцию и ее влияние на досуг общества. Я могу написать целую статью на эту тему, – улыбается Вин. – Уже написала.

– Похоже на образцовый союз мастерства и идейного наполнения.

– Образцовый союз, – повторяет Вин. – Да.

Мы подходим к фреске Джексона Поллока. Вин, затаив дыхание, смотрит на это произведение. Сплошные завитки и острые углы, желтые, голубые, малиновые мазки, напоминающие пятна крови в телешоу «Место преступления».

– Мне нравятся голубые краски, – говорю я.

– Да, – выдыхает Вин. – Голубые.

– Итак, когда ты писала картины, они были в этом стиле или в стиле Мане?

– Ни то ни другое. – Губы у Вин белые, совершенно бескровные. Она словно тает на глазах. – Я что-то себя плохо чувствую. Поедем домой.

Тотчас же среагировав, я пытаюсь поддержать Вин всем своим телом. Обнимаю ее за талию, не давая упасть. Но когда мы идем по музейным залам, я вдруг ощущаю странное покалывание в позвоночнике. Меня, будто магнитом, тянет посмотреть направо.

Через лестничную площадку я вижу деревянные фигурки из гробницы Джехутинахта и его жены. Еще три шага в этом направлении – и передо мной предстанут саркофаги в стеклянной витрине. И волнистые линии «Книги двух путей», нарисованные на стенке одного из них.

Интересно, кто первый понял, что это карта?

А потом я вижу его. Он присел перед стеклом.

Я судорожно ловлю ртом воздух. Мужчина выпрямляется. Ну да, моложе. Не такой белокурый. Незнакомец, а не призрак.

– Дон? – Голос Вин точно истертая нить.

– Я здесь, – отвечаю я и помогаю ей двигаться дальше.

Вы можете не согласиться, что все фобии связаны со смертью. Арахнофобия? Вы реально боитесь, что паук вас укусит и тем самым убьет. Акрофобия? Страх упасть с высоты и насмерть разбиться. Аэрофобия? Страх авиакатастрофы. Змеи, огонь… В общем, вы поняли. По утверждению Джерри Сайнфелда, для некоторых людей выступать на публике страшнее смерти. Поэтому, если такому человеку приходится произнести речь на похоронах, он иногда даже завидует тому, кто лежит в гробу. Почему люди боятся смерти? Ну, тут все просто. Потому что им трудно представить мир, в котором их не будет.

С каждым днем Вин угасает все больше. Она становится очень беспокойной и вообще перестает спать. Феликс говорит, что она стала меньше есть. По-моему, ей кажется, будто она съедает Феликса, подобно тому как термиты разъедают основание дома.

– А как ты расслаблялась раньше? – спрашиваю я Вин.

– Время от времени принимала транквилизатор «Ксанакс». Но у меня осталось совсем мало времени, и я не хочу потратить его на сон.

– Мы можем попробовать магний, если он совместим с твоими лекарствами.

– Больше никаких таблеток, – морщится Вин.

– А как насчет холистических методов? Медитации, ароматерапии, массажа, звуковой ванны…

– А знаешь что, – оживляется Вин. – Я хочу обкуриться.

В Массачусетсе нет запрета на коноплю, что упрощает дело. У меня довольно широкий выбор: просто травка, каннабидиол в уколах, таблетках и даже в молочных коктейлях. В итоге я приношу мармеладных мишек.

Я вовсе не собиралась принимать в этом участие, но Вин, которая, к моему удивлению, никогда не пробовала наркотики, так волнуется перед своим первым опытом, что это сводит на нет все преимущества. В конце концов я говорю, что не оставлю ее одну, и Вин заставляет меня сжевать мармеладного мишку в своем присутствии, словно она сестра Милдред Рэтчед из «Пролетая над гнездом кукушки». Я сажусь рядом с Вин на диван, позволяя углам комнаты надвигаться на нас и чувствуя, как приятно тяжелеют веки.

– Сколько лет ты замужем? – спрашивает Вин.

Я перевожу на нее взгляд. Руки у нее сложены на груди – архаичная поза покойников. Но я решаю об этом не говорить.

– Четырнадцать лет, – отвечаю я.

– А зачем ты вышла замуж?

Подобная постановка вопроса застает меня врасплох. Люди обычно спрашивают, как и почему ты влюбилась или как поняла, что он и есть твой единственный. Мне не хочется отвечать, и не потому, что это значит сыпать соль на рану, а скорее потому, что, по идее, я должна помогать Вин, а не наоборот.

Да и к тому же я сейчас торчу рядом со своим клиентом.

– Потому что это было правильно. Тогда, – отвечаю я и, пытаясь перевести разговор в нейтральное русло, добавляю: – А ты знала, что современные египтянки щиплют невесту на счастье?

– Бедняжка!

– И вообще, есть куча предрассудков, связанных со свадьбой. Фата предохраняла невесту от злых духов. Подружки невесты должны были ввести в заблуждение дьявола, если тот явится ее украсть. А длинный шлейф нужен для того, чтобы невесте было труднее сбежать.

– Вау! У этих женихов явно заниженная самооценка.

– А то, что посаженый отец «передает невесту жениху», связано с передачей имущества.

Вин задумчиво крутит на пальце обручальное кольцо:

– Когда мы с Феликсом отправились покупать это кольцо, Феликс поинтересовался, какая разница между платиной и белым золотом. Продавщица объяснила, что платина со временем начинает серебриться по краям. Феликс посмотрел на меня и сказал: «Как и она?» – Вин глядит на свои руки так, будто не узнает их. – Похоже, мне не судьба начать серебриться по краям. Я до этого не доживу.

На некоторых людей дурь не действует, а некоторые, вместо того чтобы расслабиться, становятся параноиками. Для Вин такой побочный эффект крайне нежелателен.