Книга Три комнаты на Манхэттене, страница 184 – Жорж Сименон

— Даже ребенком?

— Даже ребенком.

— Вы намерены остаться у нас в городе?

— И останусь, пока не придет охота уехать.

— А она еще не пришла? И не придет?

— Нет.

— Решили гнуть свое до конца?

— Это касается только меня.

И все. Вокруг них как бы возникла ледяная пустота. Это было настолько ощутимо, что Джастин несколько раз обернулся, проверяя, закрыта ли дверь. Затем обстоятельно высморкался, обследовал платок, скомкал его и развернул чикагскую газету.

— Вот тебе кофе, Чарли. Может, приляжешь?

— Нет.

Чуточку позже у бара остановилась машина шерифа. Кеннет торопливо пересек тротуар.

— Рад видеть тебя на ногах, Чарли! Двойной бурбон, с твоего позволения. Итак, опять впрягся? Прошла простуда?

Это могло произойти и сейчас, при Бруксе, поэтому Чарли прислушивался к машинам.

— Знаешь, если так пойдет дальше, мы скоро вернем владельцу все украденное оружие.

— Полиция опять что-нибудь получила?

— Нет, сегодня я сам нашел у дверей офиса незавернутый пистолет, судя по номеру — один из тех, что украли у Гольдмана.

Шериф повернулся к Уорду:

— Похоже, вы были правы, Джастин. Простые люди выбросили бы оружие в реку — на их взгляд, так безопаснее. Я потолковал с моим городским коллегой, и он составил список молодых ребят определенного круга. В обращении осталось четыре пистолета.

— Четыре лишних! — вставил Чарли и, не удержавшись, взглянул на Уорда.

Кеннет, видимо, что-то почувствовал: не то, что действительно происходило между барменом и клиентом, но какую-то трудноуловимую связь между ними. Однако предпочел не ломать себе голову, допил свою порцию и утер губы.

— Словом, поглядим. До скорого, Чарли. Может быть, до вечера.

— Пожалуй, что так.

При этих словах Джастин тоже что-то почуял. Он нахмурился, и во взгляде его, устремленном на Чарли, мелькнула тревога.

К счастью для бармена, нервы которого были напряжены до предела, всех отвлек телефон. Звонили насчет скачек. Итальянец с ходу запомнил ставку и занес ее потом в ученическую тетрадь. Когда он поднял голову, Джастин в упор смотрел на него, и в его больших глазах читался вопрос. Он даже раскрыл рот, словно собираясь заговорить, и Чарли с радостью помог бы ему. Бармен уже больше часа ждал от Уорда хоть слова, да что там — слова, просто взгляда, который, возможно, все изменил бы.

Он чуть ли не молил Уорда об этом, но тот лишь бросил мелочь на стойку: утро кончилось, и Джастину наступало время съесть рубленый бифштекс и яблочный пирог в кафетерии напротив, где белокурая официанточка ввиду сырой погоды была завита особенно старательно.

— Ты ничего не ешь, Чарли.

— Аппетита нет.

— Тебе надо поесть. Посмотри, на кого ты похож!.. Признайся, от Луиджи плохие вести?

Бармен подумал, потом честно ответил:

— Нет, не плохие.

— Но ты встревожен?

— Нет, не встревожен. Мне просто не терпится, чтобы поскорей настал вечер, а лучше — завтрашний день.

— Чего ты ожидаешь?

Неожиданно, беспричинно его потянуло уйти на кухню и выплакаться перед женой, потому что он чувствовал: нервы у него вот-вот сдадут, голова — кругом, а Джастин упорно не идет навстречу. Ему захотелось услышать добрый грубый голос Кэнкеннена — это его подбодрит. И Чарли позвонил Бобу.

— А, это вы! — встретила его в штыки старая экономка. — Поздравляю и благодарю: по вашей, так сказать, милости я больше не вижу Боба. Если он вам нужен, думайте сами, где его найти.

Не сконфузься он так в тот раз, когда ездил на Холм к Честеру Норделу, Чарли отправился бы, пожалуй, в типографию потолковать с издателем. Вероятно, не сказал бы ему ничего, во всяком случае, ничего существенного, но, может быть, нашел бы там видимость поддержки, и это облегчило бы ожидание.

— Ты считаешь меня порядочным человеком, Джулия?

— Ты самый лучший муж и отец на свете.

Это не совсем прямой ответ на его вопрос. Ну и что? Вероятно, как раз в таком ответе он и нуждался.

— На следующей неделе мне придется съездить в Кале.

— Знаю.

— Откуда?

— Да ведь ты должен купить мне новогодний подарок… Ну, скоро скажешь, что такого важного пишет Луиджи. Ты же недаром сжег письмо.

Значит, сходила-таки наверх посмотреть. Прочитала бы она письмо, если бы нашла?

— Почему ты все время смотришь на часы? Кто-нибудь должен приехать?

Может ли он ей сказать, что произойдет?

— Сегодня никого не будет. Тут уж такой народ: в снег или в гололед еще вылезают из своих дыр, в дождь — ни за что.

Тем не менее Сандерс заскочил пропустить стаканчик после завтрака, хотя, чтобы пробежать метров двадцать по тротуару, вынужден был накинуть на голову мешок.

— Хэлло, Чарли! Счастлив видеть тебя на ногах, старина…

Удивленный штукатур повернулся на табурете:

— Что это ты высматриваешь?

— Ничего.

Мимо проехала машина. Номерной знак — массачусетский. Не та.

— Знаешь, на что я трачу бо́льшую часть дня у себя в мастерской? Делаю дочкам рождественский вертеп. Высота пять футов, занавес настоящий, открывается, ширина достаточная, чтобы уместиться сзади на корточках. Столяр бесится: я постоянно клянчу у него то гвозди, то клей… Ждешь кого-нибудь?

— С чего ты взял?

— Вид у тебя такой, словно ты кого-то ждешь. Кстати, о Джастине. Вчера встретил его там, где он вряд ли хотел быть замеченным.

— Где?

— Он заходил к старухе. Ну, к той, что живет за кожевенным заводом. Он меня не видел, и я этому рад. Как ему только не противно?.. Чарли!

— Да, да.

— Что я сейчас сказал?

— Как только ему не противно?

— А что не противно?

— Не знаю. Извини, Джеф. Это все лекарства: я ими буквально напичкан.

Он идет под дождем. Заходит к Китайцу. Покупает продукты, которые ему вряд ли придется есть. А минут через двадцать проследует мимо бара в обратном направлении — со шляпы льет вода, пальто набухло.

Это, конечно, произойдет, как всегда, на улице, и на земле останется лежать похожая на куль темная мокрая масса.

— Послушай, Джеф…

— Да?

— Мне что-то нехорошо. Я, пожалуй, выпью с тобой стопочку джина.

А ведь достаточно набрать номер Китайца, который Чарли помнит наизусть, попросить Джастина, сказать ему…