Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
– Это очень просто. – Она отодвинулась и глянула на него, сузив глаза. – Мы бы могли придти сюда вместе. Ты мог придти со мной вместе. Я знаю, тут многие так делают. – Я… – А, ерунда! – Она снова махнула рукой. – Главное, ты здесь! – Да, – сказал он медленно. – Я здесь. Чем она здесь вообще занимается? Вот эта ее подруга – они куда-то ходили вместе. Куда? Ерунда, меня не было восемь лет, даже больше, как-то она ведь должна была строить свою жизнь… Хотя «жизнь» в данном случае неправильное слово. Ну, свое пребывание здесь. Какие-то знакомые? Друзья? Восемь лет, это ведь много. Или здесь время бежит по-другому? Она ведь совсем не изменилась. – Я так соскучилась, Жека. – Она снова перебросила ногу на ногу, ухватила его за руки, прижала его ладони к своим щекам. – Так соскучилась. – Да, – сказал он. – Послушай, а… где малыш? – Какой малыш? – Ладно. – Он покачал головой. – Не важно. Это милосердно, подумал он, наверное, это милосердно. Тем более – я же собирался забрать ее. Только ее. Он сказал, можно только ее, малыша нельзя. И если бы они помнили друг друга, если были бы вместе? Господи, я бы не смог. Я бы лучше сам остался. Кто бы это все ни устроил, он, этот кто-то, по-своему милосерден. Стайка воробьев слетела в песочницу и стала возиться грудками в пыли, и он машинально подумал, что, наверное, будет дождь. Вдали гудела трасса. – А как мы купались ночью, помнишь? – спросил он. – И нас чуть не арестовали пограничники. – Да. – Она держала его за обе руки и смотрела ему в глаза. – Море светилось. Светящаяся пена набегала на берег, по всему берегу – светлая полоса. Море темное, небо темное и одна светлая полоска поперек всего. Прожектор водил лучом по небу. Как палец. Она больно нажала на обрубок мизинца, и он, не желая убирать руку, сказал: – Осторожнее. Наверное, еще не зажило как следует. Она удивленно взглянула на него. Ресницы у нее были большие и мягкие, словно крылья бабочки. И ни капли краски. – Ты что? У тебя всегда так было. Ты еще рассказывал, как упал с велосипеда в детстве на донышко бутылки, оно в кустах, розочкой, ну знаешь. – Может быть, – сказал он неуверенно. – Когда я тебя в первый раз увидела, – сказала она, – у Аглаи, я сразу подумала, вот это мой. Вот это для меня. А ты еще был с этой, с дылдой, помнишь. И я была с этим… И я спросила, где ты потерял палец, а ты сказал, что упал с велосипеда. И я пошла на кухню делать бутерброды, а ты пошел мне помогать, и мы стали целоваться, а потом эта твоя вошла, увидела, стала кричать, плакать и ушла. А мы остались. – Да, – сказал он. – Некрасивая была история. – Но мы ведь остались, – сказала она упрямо. – И не будем больше разлучаться. Никогда-никогда. Да? – Мы и не разлучались, – сказал он хрипло. – Ты всегда была со мной. Даже когда я ездил в командировки, надолго, даже когда… Он запнулся. У нее ведь нет документов, подумал он, никаких. Ее не пропишут в Москве. Ее нигде не пропишут. Не возьмут на работу. Я даже не смогу поехать с ней к ее родителям, сказать им – вот, не плачьте, не надо. Или смогу? В любом случае нам прямая дорога в Малую Глушу. Или, в крайнем случае, в Болязубы. Ладно, разве я не был к этому готов? Он вспомнил долгие зимние ночи, и то, как рано темнеет, и пустырь за окном, и поземку, стелющуюся по синему заветренному снегу, и холод, от которого отделяет только стекло в оконной раме. И одиночество, и усилие, с которым заставляешь себя делать самое обычное – разогревать купленную в кулинарии еду, умываться, чистить зубы, менять белье. Может, ее папа все-таки как-то выправит ей документы? У него большие связи. – А эта твоя подружка, – спросил он зачем-то, – с которой ты сейчас шла? – А, – она вновь отмахнулась, – это Лилька. Дуреха. Никак не привыкнет, что здесь нужно слева восходить, и через четыре дважды в каждый второй… и прямо, а она круглит, круглит все время. – Что? Она пожала плечами и стала нетерпеливо покачивать ногой. Ладно, подумал он, здесь вам не тут, главное – увести ее отсюда, все эти странности пройдут сами собой, я же только этого и хотел, все эти годы; когда я узнал, что можно, я заплакал, прямо там, в гостинице, в этой чудовищной «Бригантине», где в холле сидели растерянные родственники погибших. Я заплакал первый раз за все это время, за все семь лет, я уже думал, что никогда не смогу больше плакать. – Я пришел за тобой, – сказал он перехваченным горлом. Она вновь повернула к нему чудесное узкое лицо: – За мной? Я думала… – Я заберу тебя отсюда. Я могу. Мне разрешено. – Но я не… – Мне разрешено, – повторил он. – Можно. Пойдем. Не надо ни вещей, ничего. Просто пойдем. Быстрее. Я не могу оставаться тут долго. – Разве ты не тут останешься? Не со мной? – Нет. – Он вновь обнял ее, потому что не мог отпустить ни на минуту, было просто приятно дотрагиваться до нее, до ее теплых плеч, теплых рук. – То есть когда-нибудь мы переправимся через Реку вместе. Держась за руки. Но сейчас, любимая моя, сейчас еще не время. Мы можем прожить целую жизнь вместе, вдвоем, она будет… ну, наверное, не такой, к которой ты привыкла, к которой мы оба привыкли, но это будет – жизнь. Пойдем, родная. Пойдем со мной. Он слышал сам себя и подумал, что все это звучит донельзя сентиментально и потому – фальшиво. – Но я… – Она в растерянности глядела на него. – Но тут… мы можем… почему бы тебе не… – Это, – сказал он горько, – никуда не денется. Подождет. Набежали серые войлочные тучи, в песочницу упали капли дождя, изрыв песок крохотными бурыми оладушками. – Воробьи оказались правы, – сказал он неожиданно для себя. – Что? – Воробьи. Купались в пыли, я видел. Это к дождю. Интересно, откуда они знают? Она погладила его по руке. – Когда мы шли сюда, – задумчиво сказал он, – я видел много птиц. Даже выводок зимородков. – О чем ты говоришь, Женька? – Ты права. Это так, ерунда. Он вдруг вспомнил Инну и как она смотрит искоса, сама точно птица. Она же старше меня, подумал он, на целых пять лет старше. Впрочем, когда мы с Риткой встретились, она тоже была старше, на год всего, но старше. Это теперь она… Здесь нет времени. Не будем думать про Инну, она сама по себе. Я сам по себе. – Женька, – сказала она, – я так тебя люблю. Вот когда ты вот так сидишь. И вообще. Ты заберешь меня отсюда, да? – Да, – сказал он тихо. – Ты знаешь, вообще-то, тут ничего. Но если ты хочешь… Главное, что вместе с тобой. |