Онлайн книга «И горы смотрят сверху»
|
На третий день я перестирала белье, полила все кактусы (почему-то у старухи росли только кактусы), пропылесосила диван и два ковра. Все это время старуха со мной не разговаривала, лишь изредка давала короткие, отрывистые указания: – Здесь пятно. Иди почисти. И я молча исполняла ее приказ. – Тут плохо, пыль осталась. Иди вытри. И я вновь без единого слова выполняла требование своей подопечной. За это время я успела подробнее рассмотреть ее. Роста она была маленького и даже при моих скромных габаритах едва доставала мне до плеча. Комплекции полноватой, большой живот, как мешок, висел у нее где-то под грудью. По всей видимости, с возрастом она сморщилась и сжалась, как старый, застиранный носок. Впрочем, как следует разобрать достоинства ее фигуры у меня не получалось, потому что старуха по большей части сидела на диване, а если и поднималась, то хваталась за ходунки и сгибалась в три погибели. Волосы ее были средней длины, до плеч, волнистые и абсолютно седые, лицо испещрено сетью морщин. На лбу и возле губ они походили на глубокие трещины, на щеках и подбородке – на мелкую паутину. Но как и в первый день, меня поражали ее глаза. На дряблом старческом лице они казались особенно неуместными. Темные, горящие, умные, они словно прожигали кожу и заглядывали в душу. Я старалась не встречаться с ней взглядом, потому что знала: я его не выдержу. Домой я возвращалась обессиленная. Чувствовала, что общение со старухой – даже не общение, а нахождение рядом! – высасывает все соки. Она, как ядовитый паук, впивалась в меня и тянула мои жизненные силы. – Ну, я же говорила! – торжествовала мама. – Эта старуха тебя в могилу сведет. – Но у нас нет выхода! – пыталась я взывать к ее благоразумию. – Чем мы будем платить за квартиру? – А чем всегда платили? – Мама удивленно разводила руками и поднимала вверх густо подведенные брови. – Ведь выкручивались как-то. – Нет, я не хочу «как-то», – вяло спорила я. – Я хочу жить нормально. Я хочу купить себе шмотки, я хочу нормальную свою комнату. Понимаешь? Она лишь пожимала плечами. Эта жизнь, это убожество, которое нас окружало, эти запахи и вопли ее ничуть не смущали. Она привыкла к ним. Но я задыхалась здесь. На четвертый день делать было абсолютно нечего. Я тупо сидела рядом со старухой на стуле у круглого маленького столика и смотрела на свои колени. – Сидишь? – послышался скрипучий голос. – Сижу. – Почему не работаешь? – Делать нечего. – Ну пойди ковер подмети. – Я только вчера пылесосила. – Вчера не считается. Иди. Я встала, тяжело вздохнула и поплелась за пылесосом. – Пылесос оставь! – послышался приказ. – Почему? – Нипочему. – И как же я буду ковер чистить? – Веником. – Чего? – Ты что, не знаешь, что такое веник? Честно говоря, я плохо представляла себе, что такое веник. Дома мы пользовались только жесткими щетками. – Пойди в чулан, притащи веник. Я отправилась в чулан. К моему удивлению, там действительно стоял веник. – Намочи в воде, – командовала старуха. Я окунула веник в воду и принялась подметать. – Неправильно метешь! – послышался окрик. – А как правильно? – Ты метешь влево, а надо мести вправо! Я послушно повернула движение веника вправо. – Полоску, полоску оставляй! – Какую еще полоску? – Ровную. Чтобы ровная полоска оставалась. Ты что, не видишь? Ворс в одну сторону должен быть направлен, ровненько. А у тебя вкривь-вкось. Руки кривые! – Ну хватит! – Я бросила веник. – Больше я подметать не буду. Это не входит в мои обязанности! Старуха молчала. Я не могла понять, что означает это молчание. Неужели готовит новую пытку? – Тебе сколько лет? – вдруг спросила она. – Двадцать шесть. – Муж есть? – Мужа нет. И детей нет. И денег нет. – Я помолчала и добавила: – И жизни тоже нет. – Не бросай слова на ветер. Бывает так, что жизнь меняется за считаные месяцы. А иногда даже за дни. – У меня такого никогда не было. – Как же это ты так? Уже под тридцать, а ничего нет? – Вот так. Не сложилось. – Это потому, что ты некрасивая. Я вот в молодости красивая была… Все на меня засматривались. Помню, к отцу специально гости заходили – на меня посмотреть. – Повезло, – ответила я хмуро. – Думаешь? – Старуха усмехнулась. – Не принесла мне счастья красота… Мы замолчали. – Поди-ка сюда, – скомандовала она. Я молча поднялась. – Помоги мне добраться вон до того кресла, – и она указала кривым пальцем на кресло-качалку в дальнем углу комнаты. Я подставила руку, и она оперлась на нее. Несмотря на дряхлость, хватка у старухи была крепкой, а рука – тяжелой. Мне пришлось тащить ее практически на себе, и, пройдя каких-то жалких три метра, я вспотела и раскраснелась. Наконец старуха уселась в кресло. – Подай плед! – приказала она. Я принесла теплый плед без лишних вопросов, хотя в комнате было жарко, укрыла ее ноги, подоткнула с боков. Она чуть откинула назад голову, закрыла глаза. – Слушай. И начала рассказ. – Шла китайка с длинным носом, подошла ко мне с вопросом… – пропела она. – Чего? – Я выпучила глаза. Она хитро улыбнулась: – Да ладно, шучу, шучу. Слушай… * * * 1895 Ханох Ланцберг жил в маленьком городке в Литве. Он был сапожником – тачал мужские ботинки, мастерил дамские туфли, тонкие, на каблучках, делал тяжелые меховые сапоги и всякую кожаную мелочь. Среди местных евреев слыл хорошим мастером. К нему часто приходили клиенты. Они болтали, жаловались, пытались шутить… Ханох принимал их сурово, говорил с хрипотцой и, придавая своему некрасивому лицу с большим, будто придавленным, носом и маленькими умными глазами, вид строгий и чуть насмешливый, споро и добросовестно выполнял свою работу. Женщины его побаивались, мужчины уважали. Гордостью Ханоха была борода – в меру окладистая и густая, очень красивая и блестящая. О нем ходили разные слухи: мол, соседей не жалует, к родне не ездит, сторонится всех, – словом, мезынтроп, как сказал про него ученый Гришка, вернувшийся недавно из самой Вильны с папиросами в кармане и модной шляпой на голове. |