Онлайн книга «Маршал»
|
– Какому Хизиру? – вскочила она. – Жди меня за дверью, пока я переоденусь. После этого три дня подряд она меня за руку отводила в школу и приводила. А на четвертый день мы переехали в маленькую комнатёнку коммунальной квартиры возле школы. Этого Хизира я выбрал потому, что он был самый драчливый, крепкий и первым толкнул мою мать в тот памятный день. И так получилось, когда я был в шестом классе, этот Хизир перешел в нашу школу, на класс старше. Из-за неуспеваемости его перевели на класс ниже, в параллельный с нашим. Он меня узнал. Надменно и презрительно смотрел издали, но не подходил. Зато я готовился. Однако меня опередили. Хизир подрался с одним чеченцем-старшеклассником, и когда последний стал одолевать, Хизир достал нож. К счастью, применить не успел. Я об этом инциденте даже не знал, гонял футбол. А в это время срочно созвали родительское собрание, после чего мама побежала домой посмотреть в мой портфель и нашла там нож. – Я этот нож уже неделю ищу, – плакала она. – Разве так я тебя воспитала?! Ты с этих мерзавцев пример берешь?! Не нож! Не нож или кинжал наше оружие, а ручка, карандаш! Знания! Больше я этого Хизира в жизни не видел. Однако, вопреки моему желанию – это, наверное, и есть так называемое подсознание – я постоянно, ибо город наш сравнительно небольшой, был в курсе жизни Хизира, – до того не мог я ему все мои обиды простить. Хизир оказался, как говорится, героем своего времени. У них большая предприимчивая семья. В годы перестройки они открыли массу кооперативов, обогатились, окрепли. Однако в начале девяностых, когда в России начался хаос и кризис, а Чечня «стремилась» к независимости, патриот Хизир перебрался в Европу и я о нем, как о прошедшей хронической язве, совершенно забыл. Прошли годы. Масса событий. Война! И вот в 1998 году ансамбль «Маршал», которым я руководил, получил приглашение – гастрольный тур по городам Европы, где в большом количестве проживали беженцы из Чечни. Прекрасный прием и концерт в историческом дворце Департамента мэрии Парижа. Много земляков. Аншлаг! И вот какой-то сутулый, прокуренный чеченец всё время лезет ко мне. – Ты что, не узнаешь меня? Хизир. Я Хизир. Какой Хизир, да и скольких я Хизиров знал? – Мы в одной школе, в сорок первой школе, учились. …Словно током ударило. Всё вспомнил. И до того стало противно, даже впечатление от турне испортилось. И конечно, правильно было бы просто не обращать на него внимания. Надо было посмотреть на него также презрительно, как он когда-то смотрел на меня. Однако любопытство возобладало, и я согласился попить с ним чай на следующее утро в небольшом кафе. Заведение мрачное, оформлено по-восточному. С утра пусто, витает неприятный запах, оказывается, от ароматизированного кальяна. – Мы, как увидели этот бардак, что происходил в России, – говорит Хизир, – сразу же уехали в Турцию, потом Иерусалим, Сирия, Иордания. Но у этих арабов и турок жизни нет. Мы перебрались в Европу. – В Париж? – интересуюсь я. – Потому что самый красивый город? – Да на хрен мне их красота! Я никогда в Лувр не пойду и не понимаю тех чеченцев, кто туда ходит. Вот наши башни! Кстати, эти русские твари наши башни не разбомбили? – А ты поезжай посмотри. – Мне нельзя в Россию. Я политический беженец. – Тебя кто преследовал? – Хе-хе, кто меня может преследовать?! Ты ведь знаешь, сколько нас. – Знаю. А дома в Грозном продали? – Какой продали?! Ты ведь помнишь, где мы жили. Так русские оттуда бежали, а мы почти весь квартал за копейки выкупили. И мало того, парк рядом был, помнишь? – Помню. – Мы его тоже выкупили. – Как? А зачем? – Как зачем? Рано или поздно бардак в Чечне закончится. Вы там с русскими навоюетесь, перебеситесь, тогда мы приедем… А что ты не ешь? Я не мог есть, не мог говорить. Было мерзко и противно. А Хизир закурил очередную сигарету, развалился в кресле. – Эй! Чай! Быстрее!.. Видишь, как мы здесь живём! – А официант вроде араб, а ты с ним по-русски, – поинтересовался я. – Русский нужен. Из России много туристов. – Понятно, – сказал я. – Я пойду. Сколько за завтрак? – Да ты что?! Куда ты торопишься? Давай поговорим… А плата. Ты о чём? Это наполовину моё заведение. – А почему арабское? – удивился я. – Дочь вышла замуж за араба. – Чеченцев здесь не было? Или не взяли? – Главное – мусульманин! И умеют они торговать. Я встал, бросил на стол сто евро и, не говоря ни слова, ушёл, а он всё ещё кричал мне вслед: – Эй, ты что? Хотя бы сдачу возьми… Гур ду вай! [7] – Гур дац! [8] Потому что он в Париже, я в Сибирь, надолго или навсегда, а в Чечне вновь война. Там моя семья, моя мать. И я жалею, что не рассказал матери об этой встрече в Париже. А может, правильно сделал. Не знаю. Потому и запись веду… * * * Вместо предисловия. Кратко. А лишних слов и не надо, ибо в «Записках» и так всё подробно описано. Правда, записи несистемны, без дат и указаний имён. Много зашифровано и записано сокращенными знаками – для себя или дальнейшей обработки. Видно, что рукопись была разбросана и страницы, как и чернила, выцвели. Некоторые листы промокли. Где-то ничего не разобрать, чем-то залиты. Может быть, и кровью. Листки разные. Почерк разный. К тому же есть чьи-то приписки – женской рукой. Кое-что я сам доискивал, дорисовывал, сочинял. Как получилось, вам судить. А смысл этого предисловия – объяснить методику изложения. Где-то, как в рукописи, как в оригинале «Записок» от первого лица. В основном текст от третьего лица. Понимаю, что такая подача текста очень непроста, но получилось так, как получилось… * * * Как-то один знакомый старец сказал Болотаеву Тоте: – Нас в Сибирь насильно возили, а ты вот сам подался туда. – Времена не те, – с задором отвечал молодой человек. – Времена, может, и не те, – качал головой старик. – Но люди – те же. – Нет-нет! – возразил Тота. – Ныне Сибирь – Клондайк – золото, нефть, газ, лес. Словом, деньги! – Так я тоже там золото на Колыме добывал. – То для Сталина, для СССР, – перебил Тота, – а теперь новое время, новая Россия. – Новая? – удивился старик и чуть погодя: – Все же будь осторожнее, молодой человек, – суть времени и сущность людей не меняются. |