Книга Смертницы, страница 30 – Тесс Герритсен

— Идите в любую каюту, — бросает ему вслед хозяин.

Карл смотрит на меня. Потом его рука крепче сжимает мое запястье, и он уводит меня в коридор. Затаскивает в красивую каюту, отделанную полированным деревом. С бешено бьющимся сердцем я прижимаюсь к стенке, а старикан запирает дверь. Когда он оборачивается ко мне, я замечаю, что его штаны уже топорщатся.

— Ты знаешь, что делать.

Но я не знаю; понятия не имею, чего он хочет, и его внезапный удар повергает меня в шок. Я падаю на колени и съеживаюсь у его ног в испуге и удивлении.

— Ты что, не слышишь? Тупая шлюха.

Я киваю, послушно утыкаюсь носом в пол. Я начинаю понимать, в чем заключается игра, чего он добивается.

— Я очень плохо себя вела, — шепчу я.

— Тебя нужно наказать.

«О Боже. Пусть это закончится побыстрее».

— Скажи это! — рявкает он.

— Меня нужно наказать.

— Раздевайся.

Дрожа от страха, я послушно расстегиваю платье, стягиваю чулки и нижнее белье. Я не смею поднять глаза; хорошая девочка должна уважать старших. В полном молчании я вытягиваюсь на кровати, подставляю ему свое тело. Никакого сопротивления, полное подчинение и покорность.

Раздеваясь, он неотрывно смотрит на меня, наслаждаясь видом податливой плоти. Я подавляю в себе отвращение, когда он залезает на меня, дыша мне в лицо перегаром. Я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на реве двигателя, на плеске воды за бортом. Моя душа покидает тело, и я не испытываю ничего, когда он входит в меня. Когда рычит от удовольствия и кончает.

Потом он просто встает с меня, одевается и выходит из каюты. Даже не дожидаясь, пока я оденусь. Я медленно поднимаюсь. Рев двигателя ослаб и превратился в тихое урчание. Выглянув в окно, я понимаю, что мы возвращаемся к берегу. Вечеринка окончена.

Когда я наконец выползла из каюты, яхту уже пришвартовали, а гости разошлись. Господин Десмонд допивает шампанское у стойки бара, а Мамаша собирает своих девочек.

— Что он тебе говорил? — спрашивает она меня.

Я пожимаю плечами. Чувствуя на себе пристальный взгляд Десмонда, я боюсь ляпнуть лишнее.

— Почему он выбрал тебя? Он сказал?

— Он просто поинтересовался, сколько мне лет.

— И это все?

— Его только это волновало.

Мамаша оборачивается к господину Десмонду, который все это время с интересом наблюдал за нами.

— Видишь? Я же тебе говорила, — обращается она к нему. — Он всегда выбирает самую молоденькую. Ему неважно, как они выглядят. Главное, чтобы были юными.

Господин Десмонд погружается в раздумья. Потом кивает.

— Наша задача — доставить ему удовольствие.

* * *

Когда Алена просыпается, я стою у окна и смотрю на улицу сквозь решетку. Я приподняла раму, и в комнату струится холодный воздух, но мне все равно. Просто хочется подышать свежим воздухом. Хочется очистить от ядовитых воспоминаний тело и душу.

— Очень холодно, — говорит Алена. — Закрой окно.

— Я задыхаюсь.

— Да, но я замерзаю. — Она подходит к окну и закрывает его. — Я не могу заснуть.

— Я тоже, — шепчу я.

Она разглядывает меня в лунном свете, проникающем в комнату сквозь грязное окно. Кто-то из девочек застонал во сне. Мы прислушиваемся к дыханию остальных девчонок, и мне вдруг начинает казаться, что в этой комнате не осталось воздуха для меня. Я отчаянно стремлюсь восстановить дыхание. Толкаю оконную раму, пытаясь поднять ее, но Алена не дает мне сделать это.

— Прекрати, Мила.

— Я умираю!

— У тебя истерика.

— Пожалуйста, открой окно. Открой! — Я вцепляюсь в оконную раму, захлебываясь рыданиями.

— Хочешь разбудить Мамашу? Хочешь неприятностей?

У меня сводит пальцы и уже нет сил ухватиться за раму. Алена крепко хватает меня за запястья.

— Послушай, — говорит она. — Тебе нужен воздух? Я тебе это устрою. Но только не шуми. Никто не должен узнать об этом. — Я слишком взвинчена, чтобы понять смысл ее слов. Она поворачивает меня к себе. — Ты этого не видела, — шепчет она. И достает из кармана какой-то предмет, слабо блеснувший в темноте.

Ключ.

— Как тебе…

— Ш-ш-ш! — Алена хватает одеяло со своей койки и тащит меня к двери. У порога она оглядывается на девочек — убедиться в том, что они не проснулись, и вставляет ключ в замочную скважину. Дверь распахивается, и она увлекает меня в коридор.

Я ошеломлена. Я вдруг забываю о тяжелом дыхании, потому что мы вырвались из тюрьмы, мы на свободе. Я подхожу к лестнице, собираясь бежать вниз, но Алена резко одергивает меня.

— Не сюда, — говорит она. — Так не выбраться. У меня нет ключа от входной двери. Ее может открыть только Мамаша.

— Тогда куда?

— Я покажу.

Она тянет меня по коридору. Я почти ничего не вижу. Всецело доверяюсь ей и послушно иду следом. В лунном свете она скользит по спальне словно привидение, берет стул и почти беззвучно ставит его посреди комнаты.

— Что ты делаешь?

Алена не отвечает, а просто встает на стул и тянется к потолку. Над ее головой приоткрывается люк, и оттуда выпадает веревочная лестница.

— Куда она ведет? — спрашиваю я.

— Ты же хотела свежего воздуха? Так пойдем поищем, — говорит она и начинает взбираться по лестнице.

Я карабкаюсь за ней по ступенькам, пролезаю в люк и попадаю на чердак. Сквозь единственное оконце струится лунный свет, высвечивающий контуры коробок и старой мебели. Воздух здесь затхлый, а вовсе не свежий. Алена открывает окно и выбирается наружу. Внезапно до меня доходит: на этом окне нет решеток. Когда я высовываю голову, мне становится ясно, почему. Окно чердака расположено слишком высоко. Побег отсюда невозможен, это все равно что самоубийство.

— Ну? — говорит Алена. — Ты собираешься выходить?

Я поворачиваю голову и вижу, что она, сидя на крыше, прикуривает сигарету. Я снова смотрю на землю где-то там внизу, и руки становятся влажными при мысли, что придется вылезать на узкий выступ крыши.

— Не будь такой трусихой, — ободряет меня Алена. — Это ерунда. Самое страшное, что может случиться, это если ты упадешь и сломаешь шею.

Я вижу огонек ее сигареты и чувствую табачный дым. Она совсем не нервничает. Мне хочется сейчас быть такой же, как она. Хочется быть бесстрашной.

Я вылезаю из окна и, осторожно перебравшись по выступу, с облегчением усаживаюсь на крышу рядом с Аленой. Она встряхивает одеяло, накидывает его нам на плечи, и мы прижимаемся друг к другу, греясь под уютной шерстяной накидкой.