Книга Шпаргалка, страница 50 – Сара Адамс

Я. Я сто процентов вырублюсь. Натан Донельсон видел меня голой, а я и понятия не имела! Это не нормально. Что я делала? О боже, пожалуйста, скажи мне, что я не танцевала или что-то ужасное. Может, поэтому он ни разу не пошевелился надо мной. Он увидел меня голой и ничего не почувствовал!

Натан берет меня за руку и тащит рядом с собой на диван. И вот проблема со всей этой ситуацией: он мой лучший друг, к которому я всегда обращаюсь в подобных ситуациях, поэтому, хотя он тот, с кем я смущаюсь, он также тот, в чью грудь я прячу лицо в поисках утешения. Его длинные руки обхватывают меня и прижимают к себе. Я на якоре. Его одеколон омывает меня, и теперь я знаю, что это была ошибка. Он не собирается отпускать меня.

— Видишь ли, именно поэтому я тебе ничего не сказал. Я знал, что ты взбесишься, и боялся, что ты отнимешь у меня ключ.

— Хорошая идея. Я хочу вернуть свой ключ!

— Никаких шансов. Бри, мы можем вести себя по-взрослому.

— Нет, мы не можем! Мы ни в чем не повзрослели — почему ты ожидаешь этого сейчас? Я так унижена. Ты задержался? Ты смотрел? Сколько взглядов ты получил? И… какой… угол? — Я не хочу знать ничего из этого, но я также отчаянно хочу знать. Как поезд, сходящий с рельсов. Вы не можете отвести взгляд от чего-то подобного.

Натан как бы рычит, и я чувствую, как его голова откидывается назад, как будто он смотрит в потолок.

— Хорошо. Нет, я не задерживался, потому что я не извращенец. И… это был своего рода 360-градусный угол, потому что ты вышла из своей ванной, а потом… я не знаю, забыла там что-то, что тебе нужно, и развернулась, чтобы вернуться.

Ну, давайте назовем это, ребята. Время смерти Бри Камден: 22:30. Умерла от передозировки унижения.

Я стону и всхлипываю один за другим, сильнее уткнувшись лицом в его грудь. Я закопаюсь здесь и никогда не вернусь. Конечно, я привяжусь к нему навсегда, но, по крайней мере, он больше никогда не увидит меня.

Его рука слегка поглаживает мои волосы сзади.

— Должен сказать, я не считаю тебя разгуливающей голой девчонкой. Ты даже не носишь бикини в бассейне.

— Наверное, я ждала, пока высохнет лосьон-автозагар.

Натан молчит так долго, что я думаю, он заснул. Я смотрю на него и вижу, как его остекленевшие глаза смотрят вдаль. И тут я понимаю, что происходит.

Я громко хлопаю перед его лицом.

–;О, нет! Ты не можешь представить меня голой!

— Извиняюсь. — Он моргает, выглядя застенчивым. — Ты упомянула автозагар, а потом… неважно.

Я сжимаю зубы.

— Это совершенно неприемлемо.

Его улыбка становится сострадательной.

— Бри, мне так жаль. Что я могу сделать, чтобы сделать его лучше? Перестать говорить об этом? Рассказать тебе, что я подумал, когда увидел тебя?

— НЕТ! КОНЕЧНО НЕТ! — Я отталкиваюсь от рук Натана и встаю. Я хожу, как пантера в клетке в зоопарке. Идея сразу же приходит мне в голову, и я не задумываюсь о ней, прежде чем выпалить ее. — Ты можешь снять одежду и сравнить счет.

Натан моргает, глядя на меня. Ошеломленный.

Я имею в виду, я поняла. Я тоже не ожидала, что скажу это. Но идея верная! Он видел меня голой в менее чем благоприятной ситуации, и теперь я вижу его голым в такой же ситуации.

Он глотает.

— Или ты могла бы просто взять один из тех журналов и, наконец, взглянуть.

— Нет. — Я качаю головой, дерзкий малыш. — Ты в них идеально освещен, намазан маслом и — будем откровенны — возможно, нарисован аэрографом. Ты будешь выглядеть богом среди людей, и это нечестно, потому что ты видел меня в резком свете и качающейся вокруг.

Он пытается подавить улыбку. Меня это больше злит. Я делаю одно быстрое движение вверх, вверх, вверх , говоря ему, чтобы он поднял свою самодовольную задницу с дивана. Он стонет, опускает голову вниз, а затем медленно поднимается во весь рост. Боже мой, он как башня. Черные как смоль глаза встречаются с моими с того места, где он стоит в трех футах от меня, и он выгибает бровь.

— Ты уверена, что это хорошая идея?

— Это отличная идея! Приступай к делу. Мои глаза, наверное, выглядят дикими. Как бешеная белка, с которой не хочется столкнуться в парке.

Натан не краснеет, как я надеюсь. Он не выглядит неуверенным или напуганным тем, что я найду под его одеждой. Он просто начинает расстегивать рубашку. Его руки тверды во время работы, а мои ноги трясутся, как у только что родившегося олененка. С каждой расстегнутой пуговицей я ставлю под сомнение свое здравомыслие, требуя этого, но не говорю ему остановиться.

Три пуговицы вниз, и я вижу треугольник загорелой плоти. Четыре кнопки. Пять , и теперь есть небольшая посыпка волос.

Он делает паузу с дразнящим блеском. — Хочешь сигару или что-то в этом роде? Может быть, поднять ноги?

— Тише. Это справедливо.

Это единственная причина, по которой я это делаю. Единственная причина.

Пальцы Натана дотягиваются до последней пуговицы, затем он стягивает рубашку с плеч и бросает ее на диван. Я столько раз видела его без рубашки, но это… другое дело. Его плечи выточены из гранита, а ключицы, как два лома, прижимаются к золотой бархатистой коже. Тени рисуют вокруг выступов его пресса и косых мышц живота, делая их похожими на ступеньки вниз к идеально зауженной талии. Его Adonis V исчезает в хорошо выглаженных брюках от костюма, поддерживаемых матовым черным ремнем. Он мускулы, сухожилия, вены и ноющая красота. Великолепен, каким не должен быть человек. Магнитный и электрический одновременно. Он втягивает меня и убьет меня током, если я прикоснусь к нему.

Кого я, черт возьми, шутила? Освещение не имеет ни малейшего значения для такого тела, как у Натана. Он мог находиться под резким флуоресцентным освещением кабинета врача, а мой язык все еще высовывался из уголка рта.

Его черные глаза вспыхивают, когда он расстегивает ремень, и теперь у меня кружится голова. Я не продумала это. Что происходит после того, как он раздевается? Мой разум заполняет этот пробел, и звук его ремня, выскальзывающего из шлевок на брюках, звучит для моих ушей резко. Мой пульс стучит в шее, и я вижу, как двигается каждая деталь его мускулистой плоти, когда он бросает ремень рядом со своей сброшенной рубашкой. Я вдруг осознаю, что хочу этого слишком сильно. Что мои руки сжимают ткань моего платья. Это изменит все, и я ХОЧУ этого. Я хочу, чтобы Натан был таким. Не дружелюбный. Немного опасно. Немного издевательства. Очень сексуально.

Мне хочется сделать шаг ближе и провести руками по его животу. Обхватить руками его шею и позволить ему прижать меня к своему мужскому телу.

Натан останавливается, держа руку на пуговице своих брюк, а затем, когда он расстегивает ее, и я вижу полосу его черных трусов, реальность врезается в меня. Он действительно собирается это сделать. Он собирается раздеться прямо здесь, в гостиной, воплощая в жизнь фантазии каждой женщины в Америке (включая меня). Воздух вокруг меня горит, и, прежде чем он успевает сделать еще одно движение, я выбрасываю руки вперед.