
Онлайн книга «Легионы просят огня»
![]() Ерунда, говорю я, все это ерунда. Ерунда, соглашается Лисичка. При этом взгляд ее становятся очень странным, застывшим… словно она что-то ищет и — надеется не найти. Я замираю, потому что если однажды Надя найдет… Я, оказывается, уже не могу без нее жить. Тогда же, открыв дверь ванной, я подошел к ней и обнял. Жаром опалило лицо… Эх, мальчишка, зелень легионная! — Дима? — губы раскрылись в радостном удивлении. — Ты это… головой не ударился? Нет? А сама в объятиях млеет, крепче прижимается. — Ударился, — сказал я. — Когда тебя в первый раз увидел. С тех пор и хожу ушибленный… — Правда? — в глазах — такой огонь, что душа плавится. — А я знала… Весь из себя холодный, а иногда так посмотришь… Дурак ты, Дима. Молодой и глупый. Головой в детстве все камни обстучал, наверное — правильно Надя говорит… Такое простое — сделать таким сложным. Себя больше врага боишься… Трудно быть стариком. Когда чувствуешь себя старым не потому, что ноют былые раны и сломанные когда-то кости предвещают перемену погоды… Впрочем, старым я себя не чувствовал. Дураком чувствовал. Сначала все удивляло новизной и необычностью, и, вместе с тем, какой-то странной, изначальной знакомостью… Впрочем, лишь для Тита Волтумия это была новизна — Дима зевал, глядя на тарахтящие безлошадные повозки; зевал вслед пролетающим железным (!) птицам; зевал, глядя на водопад огня ночных улиц; зевал, просто зевал — и вслед за ним зевал центурион. Узнавать было радостно и — скучно. Скучная радость. Иногда я путаюсь, присваивая воспоминание Димы центуриону, в другой раз: драка в средней школе номер два почему-то проходит с применением холодного оружия и манипулярного строя. Мудрый центурион Михайлыч… Старость приходит не с сединой и усталостью. Моим волосам до седины еще далеко, а уставать за долгие годы службы я привык в одно и тоже время — после отбоя… Привычка — вот в чем дело. Я — привык. Привык быть старшим центурионом. Привык вставать до рассвета, ложится заполночь; привык чувствовать, как холод режет колени под тонким одеялом, привык есть простую похлебку из солдатских котлов… Привык отдавать приветствия и получать сам. Привык к строевому шагу, к тяжести гребенчатого шлема, к ощущению потертостей на затылке и висках… Боги, мне даже снится этот дурацкий шлем! Старость — когда начинаешь ценить не удобство, а привычку. …И даже обнимая теплое, домашнее тело Нади (рыжей моей, лисички, любимой… единственной, хитрой и курносой), лежа под пуховым одеялом в теплом и уютном доме, я долго не могу заснуть. Стоит мне задремать, я вижу: бронзовая змея разворачивается на улицах Скироса, руки, факелы… Рр-а-а! Летят дротики. Сложное — простым. И еще… Иногда я вижу холодный лагерь легиона, серое утро — рано-рано — часовые на башенках мерзнут в коротких плащах, на ветках деревьев — черных, осенних — повисла изморозь… Дыхание паром вырывается изо рта. Я шагаю по узкой дороге, закутавшись в шерстяную накидку, голова моя непокрыта, холодный ветер теребит давно не стриженый волос… мне снова тринадцать лет. Я иду в легион. Вот так. Трудно быть. Когда меняешь работу не потому, что прежняя тебе не нравится или дает слишком мало средств на существование… Впрочем, я не так уж часто менял работу. Мой послужной список — а работал я в различных охранных агентствах и, иногда, тренером в военно-спортивных клубах — был прекрасен. Меня уговаривали остаться, сулили повышение зарплаты, различные блага и выплаты, угощали коньяком и виски… Впрочем, я ничего не пью кроме вина. …Угощали редким вином, дарили оружие и путевки в экзотические места. Однажды побывав в Риме, а после — в Галиции, я зарекся путешествовать. Хотя Лисичке в Риме понравилось… Первую ночь там я боялся сойти с ума. Увидев наутро мое лицо, Надя собрала вещи и решительно кивнула: едем домой. Надя? А как же..? Домой. После мы выбирались только в Подмосковье, к Надиным родственникам. … — Служили? — оценил мою выправку центурион в сине-черном варварском наряде. — Звание? — Старший центурион, первый манипул второй когорты семнадцатого легиона, — отчеканил я, — Фракия, третья Готтская компания, четвертая Готтская. Имею награды. Лицо «центуриона» расплывалось в неуверенной улыбке. — Ты… это. Да? «Италия», подсказал Дима, «Майор.» — Я служил в итальянской армии, — сказал я, — дослужился до майора… Потом уехал, домой потянуло… Улицы Скироса. — Ну ты, брат, даешь! — присвистнул «центурион», дружески хлопнул по плечу. — Скажи, что срочную служил… тогда, может быть, поверю, а так… Он натолкнулся на мой взгляд, поперхнулся, замолчал. Руки потянулись искать шов на брюках: — Товарищ майор? — Вольно. Ну что, берете на службу? Так впервые в жизни я получил работу… Трудно. Мне сорок три года. Я родился двадцать семь лет назад, со дня же моей смерти прошло около семнадцати веков. Мое имя Тит Волтумий, а зовут Дмитрием Валерьевичем. Я старший центурион римского легиона, забывший как будет по латыни: упал-отжался. Моя жена — рыжая красавица Надя, которая считает, что мертвые могут вселяться в живых. Ерунда! Мертвые могут вселяться только в мертвых… Я тому подтверждение. Моей жажды жизни хватило на двоих. А может, все это — только сон умирающего на поле боя старого солдата. Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, но очень надеюсь — быстро. Впрочем, мне рассказывали: в миг до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Не знаю. Что вспомнил, то вспомнил — и я не собираюсь умирать. Я собираюсь вернуться к моей Лисичке, рыжей, ласковой… Вернуться, последний раз побыв центурионом. Самим собой. Смотрюсь в витрину. Недавно по этой улице прокатилась человеческая волна, гоня перед собой нескольких серых, неосторожно выскочивших на толпу. Легионерам удалось уйти, но брошенные щиты и черные дубинки лежат на мостовой… стратуме… Лежат и чего-то ждут. Ждут возвращения серых… Смотрюсь в темное зеркало. Нет, не центурион. Мирная сытая жизнь расслабила лицо, убрала складки со лба, смягчила линию подбородка. Словно линии с восковой дощечки стерты морщины: лучистые — из уголков глаз, насмешливые — от губ, скорбные — от крыльев носа. Разве это Тит Волтумий, Тит-центурион, гроза легионной зелени?! Одна ухмылка которого заставляла белеть от ненависти сотни лиц? |