Онлайн книга «Надежда умирает последней»
|
Гай стряхнул капли дождя с головы. – Можно войти? – Ну-у, даже и не знаю. Надо спросить начальницу. Мэйтленд повернулся к дочери: – Как ты полагаешь, можно человеку войти? Но Вилли от потрясения лишилась голоса. – Думаю, что это означает «да», – предположил ее отец жестом и предложил войти Гаю. Гай перешагнул через порог и поставил чемодан на пол. Он стоял и смотрел на нее, не говоря ни слова. Дождь прибил его волосы ко лбу, на лице лежала печать утомления, но ни один мужчина в мире не был так прекрасен! Она попыталась вспомнить все, почему бы она не захотела его видеть и за что она могла бы выдворить его на улицу. Но голос ее не слушался, и она просто стояла и смотрела на него, смотрела и вспоминала его руки, когда она была в его объятиях. Мэйтленд переминался с ноги на ногу. – Э-э… кажется… кажется, я забыл что-то упаковать, – пробормотал он и незаметно выскользнул из комнаты. Несколько секунд слышно было только, как с куртки Гая капают на пол капли дождя. – Как мама? – спросил Гай. – Она умерла, пять дней назад. Он покачал головой: – Мне жаль, Вилли. – И мне… – Как ты? У тебя все в порядке? – Я… да. Она отвернулась. «Я люблю тебя, – подумала она. – И тем не менее мы стоим тут, как чужие, обмениваемся любезностями». – Я в порядке, – снова сказала она, словно чтобы убедить его и себя, что эти две недели сплошных страданий были сущим пустяком. – Выглядишь неплохо, несмотря ни на что. Она пожала плечами: – Ты выглядишь ужасно. – Я и не удивлен. В самолете поспать не пришлось. Да еще этот младенец кричал на переднем сиденье, всю дорогу от Бангкока. – Бангкока? – Она нахмурилась. – Ты был в Бангкоке? Он кивнул и усмехнулся. – Вот она – моя работенка. Прибыл домой из Вьетнама, а через неделю меня требуют, говорят лететь назад… за Сэмом Лэситером. Он сделал паузу. – Признаюсь, я не очень-то обрадовался очередной посадке на самолет, но подумал, что раз надо, значит, надо. Он помолчал, а потом тихо добавил: – Ни один солдат не должен лететь на родину один. Она подумала о Лэситере, вспомнила тот вечер в кафе у реки, лирическую песню на шуршащей пластинке, бумажные фонарики, пляшущие на ветру. Потом увидела его тело, качающееся на волнах реки Меконг. И вспомнила черноглазую женщину, что любила его. – Ты прав, – сказала она, – ни один солдат не должен возвращаться на родину один. Снова возникла пауза. Она чувствовала, что он смотрит на нее и ждет. – Ты бы позвонил мне… – Я хотел. – Но просто не было возможности, да? – Возможностей было полно. – Так тебе было все равно? – Она воздела глаза кверху. Вся ее боль, весь гнев вдруг вырвался наружу. – Две недели от тебя не было ни словечка! А теперь ты заявляешься в мой дом без предупреждения, бросаешь свой чемодан у меня в… Последнее слово так и не наполнило ее уста, их наполнил он. Она оказалась захвачена мокрыми от дождя объятиями, и все, что она собиралась высказать, вся горечь в словах, все испарилось с одним этим поцелуем. Она лишь издала тихий стон, и ее охватил вихрь желания. Она уже не могла определить, где кончалась она и начинался он. Она лишь была уверена теперь, что он никогда и не покидал ее, что до конца дней своих он будет частью ее. Даже когда он отпрянул, чтобы взглянуть на нее, она была пьяной им. – Я хотел позвонить, но не знал, что сказать… – А я ждала, чтобы ты позвонил, ждала все эти дни. – Наверное, мне было… не знаю, страшно, что ли. – Страшно отчего? – Услышать, что все кончено. Что ты отрезвишься и поймешь, что я того не стою. Но потом, когда я прилетел в Бангкок, остановился в гостинице «Ориенталь». Выпил на террасе за те деньки. Увидел такой же закат, те же лодочки на реке. Но без тебя это все было не то. Он вздохнул: – Черт! Да без тебя все не то. – Ты ничего мне не сказал. Просто исчез, и все. – Все как-то казалось, что не время сейчас еще… – Не время для чего? – Ты знаешь для чего. – Нет, не знаю. Он нервно помотал головой: – Ну зачем ты усложняешь? Она отошла на шаг назад и посмотрела на него долгим испытующим взглядом. Затем, улыбнувшись, сказала: – А я и не обещала, что со мной будет просто. – Вилли, Вилли, – он обхватил ее и крепко прижал к своей груди, – вижу я, что нам с тобой многое придется утрясти. – Как, например? – Например… – Он приблизился к ее губам и прошептал: – Кто спит на правой стороне кровати… – Ах, это… – промычала она, касаясь его губами, – ты. – А кто назовет нашего первенца… Она уютно устроилась в его объятиях и вздохнула: – Я. – А кто первый скажет «я люблю тебя»? Она ответила не сразу. – Ну а это… – сказала она с улыбкой, – можно еще обсудить. – Так не пойдет, – произнес он, прижимаясь к ней лицом. Они смотрели друг на друга, и каждый ожидал услышать признание первым. Все разрешилось обоюдно. – Я люблю тебя, – услышала Вилли как раз в тот момент, когда те же слова сорвались с ее уст. И смех их тоже раздался одновременно, светлый и радостный, и в нем была уверенность в будущем. Затем последовал поцелуй, согревающий, страстный, но такой непродолжительный, что ей хотелось еще. – Все лучше и лучше получается. – Что, признаваться в любви? – Нет, целоваться. – Ах, это… – пробормотала она и тихо добавила: – Тогда, может, повторим? За окном послышался гудок, вернувший их обратно в реальность. Они увидели в окно еще одно такси, припарковавшееся у обочины. Вилли нехотя высвободилась из объятий Гая. – Отец! – позвала она. – Иду, иду. Ее отец вышел из спальни, снова надевая на себя куртку. Он остановился и посмотрел на Вилли. – А почему бы вам не попрощаться по-человечески? – вежливо заметил Гай и направился к двери. – Я положу чемодан в машину. |