Алай вцепилась в его халат и шагала следом, и в одной из галереек Эрту остановился, подозвал из закутка слугу и долго что-то шептал ему на ухо.
- Пойдём, - сказал слуга, кивая ей. - Я понял, Эрту. Попробуем.
После восьмого провожатого Алай перестала считать. Её вели какими-то переходами и галереями, дворами и лестницами, очередной слуга вывел её, дрожащую, на широкий двор и подвёл к дверям большого здания.
- К Ул-хасу. Срочно.
Слуга у дверей нахмурился, и чёрное отчаяние охватило Алай. Он откажет сейчас, точно откажет, и все эти заячьи петляния были зазря!
- Жди. - Слуга ушёл внутрь и долго не появлялся, но потом вернулся. - Зайди и жди внутри.
Алай стояла, оглядываясь. Без провожатых было ещё страшнее, и дрожь била её, а по спине лился холодный пот. Наконец послышались шаги, и Алай задрожала ещё сильнее. Зачем она пришла сюда?! Как же страшно! А что если её теперь тоже казнят за своеволие?!
- У тебя срочный вопрос?
Она подняла глаза и с удивлением узнала Сахмаала. Он стоял, нетерпеливо похлопывая по бедру. Алай сглотнула и мелко закивала.
- Ладно. Сейчас попробую устроить. Пойдём…
Опять ожидание у очередной высокой двери… Мать Даыл, сколько же их тут… Минуты тянулись и тянулись, сердце от страха билось где-то в ушах, и наконец, когда Алай уже не помнила себя от ужаса перед происходящим, дверь открылась.
- Ступай… Говори, - сказал Сахмаал, пропуская её.
Ул-хас… Не осмеливаясь взглянуть, Алай рухнула на пол у самой двери, больно ударившись лбом. Перед глазами была чернота и ещё Харан, любимый, несчастный, рубцы на его коже и мягкие спутанные волосы, разметавшиеся под дыханием Выы, безнадёжный взгляд и руки, связанные за спиной.
- Великий Ул-хас, я пришла просить за мужа, - отчаянно сказала она, не отрывая лба от пола. - Мой муж сидит под замком в темнице, но он не совершал того, в чём его обвиняют, и я прошу помиловать его. Клянусь своей жизнью, что он невиновен. Ул-хас, забери мою жизнь, но выпусти его, я умоляю!
Где-то поодаль слегка скрипнуло кресло и раздался шорох бумаг, потом послышались приближающиеся шаги.
- Ты решила оспорить волю Ул-хаса, маленькая хасум? - в ушах шумело, и голос доносился до неё как сквозь завывание Выы. - Ты решила пойти против воли Тан Дан, что говорит устами повелителя степи? Не слишком ли ты осмелела? Откуда такая вера?
Алай зажмурилась, вжимаясь в каменный пол. Сейчас прикажет схватить её… Бросить в темницу… Зачем она пришла?! Глупая, глупая…
- Пощади его! - в отчаянии крикнула она, зажмуриваясь ещё крепче. - Он клялся, что не сделает этого! Он не мог! Возьми мою жизнь, но не убивай его, умоляю! Не делай этого! Так нельзя!
- Сахмаал… В темницу её. - Черно, черно перед глазами, Мать Даыл, спаси… - Ты знаешь, что делать?
- Да, Ул-хас.
Её подхватили под руки и вынесли за дверь. Алай стояла, шатаясь, и светлое помещение билось чернотой в глазах. Её взяли под руку и вели куда-то… Наружу, в холод и ослепительный свет, потом из каких-то ворот. Она брела, шатаясь, и видела лишь немного снега перед собой, а остальное заслонял страх.
- Пропустите. - Сахмаал махнул рукой, потом сказал несколько слов на ухо одному из усымов у ворот воинского двора, и охранники расступились, открывая ворота. - Отведи.
Алай брела за парнем. Тело и ноги были будто из свежего творога, и она еле поднимала их, рассыпаясь по этому снегу. Вот и всё. Мать Даыл привела её туда, куда ей и дорога. Она осмелилась спорить с Отцом Тан Дан, который устами Ул-хаса свою волю изъявляет, и теперь её жизнь не стоит и одной сухой метёлки ковыля. Травы шелестели над ней с Хараном, когда он остановил её у курганов Хайар, и теперь они оба лягут в таком же кургане…
- Прошу… Похороните меня вместе с ним, - прошептала она, давясь слезами, спускаясь по какой-то тёмной лестнице. - Хоть в смерти не разлучайте…
Сахмаал хмыкнул и слегка подтолкнул её в спину, и она остановилась, закрывая лицо ладонями. Раздался какой-то лязг. Она сжалась. Цепью прикуют!
- Маленькая…
Огромные тёплые ладони обхватили её лицо, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Харан наклонился над ней, суетливо целуя, приподнял и сжал так сильно, что рёбра заболели. Алай, не веря неожиданной последней радости, шарила ладошками по его лицу, потом обхватила его ногами и повисла на нём, впиваясь пальцами в плечи.
- Харан… Прости… - Она судорожно цеплялась за него, путаясь пальцами в его волосах. Сколько у них времени? Пять минут? Десять? - Не отпускай… прошу, не отпускай…
Харан целовал её так яростно, что губы заболели, и Алай слегка отстранилась. Он перевёл взгляд ей за спину и почему-то улыбнулся.
- Ты… Ты отпусти меня, Алай. Пойдём. Пойдём, тут грязно.
- Нам позволят… В последний раз… Харан?!
Он положил ей руку на плечо и повёл к лесенке, разминая плечи и шею. Она шагала наверх, в душное, тесноватое помещение, и на последней ступеньке остановилась и обернулась. Харан смотрел на неё снизу, а глаза его смеялись.
- Да что ты будешь делать… - пробормотал он, осторожно отцепляя её руки от своего халата. - Алай… Погоди… Да погоди ты…
Во дворе раздавались голоса усымов. Алай прижалась к груди Харана. Он зажмурился, потом поднял голову и посмотрел на неё.
- До дома не могла дотерпеть? - спросил он, осторожно перекладывая её с себя на халат, лежащий рядом, и сел. - Я вроде и не болтаю слишком, чтоб меня поцелуями затыкать. Отпустили меня… Сказать не дала. Одевайся… Ох.
Алай непонимающе посмотрела на него, потом на тесёмки, лежащие на полу, потом снова на Харана. Он попытался завязать обрывки завязок на рубахе, потом покачал головой и просто накинул сверху свой халат.
- Отпустили?!
В голове было пусто, и она просто сидела и смотрела, как он пятернёй пытается привести в порядок волосы, которые она спутала, и улыбается ей.
- Ты на меня и правда как в последний раз накинулась. Отпустили, отпустили. Алай, ты чего перепугалась так?
Она встала и тоже накинула халат. Уцелевшие завязки не хотели слушаться. Пальцы дрожали. Она заплакала. Чернота отступала, Алай не верила до конца в то, что всё - правда, но Харан был рядом, он надел на неё тёплый халат и за руку вывел во двор, и никто не останавливал их, когда он вёл её из ворот, лишь кланялись ему и приветствовали. Она вцепилась двумя руками в его ладонь, шла и плакала, сердце билось в горле и между их руками, а счастье переполняло её, искрилось и совершенно нестерпимо щипало в носу.
32. Кам.Мир обрушится
Серые волосы на сером меху капюшона, белый снег из-под ног. Камайя неслась через открытые дворы, а Тулым со всё ещё хромающим Дерре бежали за ней, не успевая.
- Госпожа… - стонал Дерре. - Остановись… Куда же ты…
