- Это просто поговорка, - усмехнулся Тагат, шагая за дверь.
Резная дверь закрылась, оставляя Камайю в изумлении хлопать глазами от того, как этот раскосый ловко обозвал её лицо унылым, как плесень. Она повернулась к Вирсат, чтобы спросить, слышала ли та, но спрашивать не пришлось: служанка спала, подложив подушку между стеной и щекой.
- Отлично же ты присматриваешь, Вирсат, - сказала Камайя, теребя девушку за рукав. - Попустительствуешь прелюбодействию своим разгильдяйством.
- А? - сонно переспросила служанка, но тут же распахнула глаза. - Прелю… Попус…Что?!
- Да уж. Иди спать. Господин Тагат ушёл. Всё в порядке. Ты помнишь? Не болтать.
- Досточтимая, я же клялась…
- Хорошо. Иди. Я сама приготовлюсь ко сну. Ступай.
Омовение с помощью влажной тряпицы не заняло много времени. Камайя почистила зубы и как следует расчесала волосы, потом долго вглядывалась в зеркало. Вот же влеко скет! Что не так с её лицом-то?
Аслэг вошёл, разгоняя тьму, и в руке его был керме, а в глазах - такое, от чего волоски на теле встали дыбом, а из головы разом вылетели все мысли. Светильник стукнул о столик при входе, и всё ненужное слетело, как увядшие лепестки падают, открывая лучам солнца маленький шарик зелёного плода на ветке, осталось позади, как старая шкурка молодого иррео весной, когда он обретает крылья, сбрасывая её сухую тонкую прозрачную плёнку, что сдерживает их, сковывает, не даёт наполнится жизнью и расправиться перед первым полётом.
36. Руан.Не дворец, а зверинец
- И что я с ней буду делать?
Рикад почти плакал. Руан сидел, глядя в свою чашку с оолом, и сочувствие к этому блудливому смешивалось с некоторым мстительным удовлетворением.
- Любить, кормить и ручки целовать, - сказал он, залпом допивая оол. - То же, что все делают с жёнами. Тебе на пальцах показать? Я думал, ты парень с опытом.
- То это, а это не то! - всхлипнул Рикад, размахивая руками. - Это тебе не это!
- Ты глянь… в словах запутался, - изумился Руан. - Приди в себя, онса влек! Ты опылил цветок её любви, оставил семя зреть в её чреве, а теперь слова путаешь? Остепенили тебя! Всё, ты женатый человек! Давай, прекращай ныть! У тебя летом карапуз пережаренный родится, а ты ноешь! Всем бы такое «не это»!
Рикад с размаху закрыл лицо ладонями и рухнул лбом на стол. Ичим сразу бросился облизывать его ухо. Руан покачал головой и спустился на первый этаж, где Аулун осматривала Укана.
- Думаю, он может долечиваться дома, под присмотром жены, - улыбнулась она. - Укан, пойдёшь домой?
- Да, - хрипло сказал парень. - Этот гад вон уже всю душу вынул своим нытьём и проклятьями. И по жене скучаю - жуть.
- Изверги, - глухо сказал Тур из своего угла. - Подонки. Мучители. Вас не примет Мать Даыл. Она исторгнет вас, как блевотину, когда вас попробуют закопать. Отец Тан Дан не примет дым ваших гнилых тел, когда вас попробуют сжечь, а черви побрезгуют вашей плотью.
- Давно он так? - повернулся Руан к Айтеллу.
- Той штуки хватает примерно на день. Потом начинается постепенно…
- Три ночи прошло. Интересно, сколько займёт избавление от зависимости?
- Да будьте вы прокляты, - тихо сказал Тур, отворачиваясь.
Руан вышел на улицу, натягивая шапку, и в воротах увидел Тагата, который бодро направлялся к нему.
- Сегодня первый день погребальных церемоний. Пойдём.
Процессия была длинной. На широких носилках шестеро парней, одетых в белое, несли Ул-хаса, закутанного в белую материю, а за ним ещё четверо несли вторые носилки, и у Руана почему-то защипало в носу. Трое сыновей Бутрыма в белых халатах следовали за носилками, опустив головы. Йерин, бредущую за ними, сопровождали служанки. Лицо младшей жены было серым, и Руан заметил быстрый, полный ненависти взгляд, который она бросила на Камайю - та шла в двух шагах позади в сопровождении евнуха.
Белая процессия медленно двигалась по стойбищу, прирастая в хвосте серыми и цветными пятнами халатов хасэ, провожающих Бутрыма в последний путь. Женщины и мужчины стекались из всех стоянок, и в конце концов толпа стала просто невообразимой, но тишина поражала. Она была видимой, ощутимой и плотной, как эта морозная белизна, она опутывала, как белая ткань, и хотелось крикнуть во всё горло, смять её и отогнать, но Руан терпел и шёл, переставляя ноги, и время от времени натягивал шапку поглубже на уши.
Домовина была готова. Огромный незамкнутый вал вокруг неё, чернеющий на белой странице степи, обложенный камнями и окружённый неглубоким рвом, стоял, будто раскрыв объятия в ожидании подношений. Носилки опустили на снег. Слуги взяли за края полотнищ, что покрывали носилки, и перенесли Ул-хаса, а затем и Гатэ, в их последнее земное пристанище.
Толпа окружала курган. Руан подошёл к Камайе, бледной, в ослепительно белом траурном халате и белом платке поверх шапки, и она подняла на него заплаканные глаза. Он встал рядом с ней, и их мизинцы на миг соприкоснулись. Камайя с благодарностью глянула на него и зажмурилась.
- Что теперь? - спросила она.
- В первый день внутрь можно кровным родственникам.
Аслэг подошёл к ним. Камайя взяла его за руку.
- Иди, - шепнула она.
Он спустился в домовину, забрав по дороге у слуги глиняный кувшин, заткнутый пробкой. Бакан и Нада внесли внутрь горшочки с поднимавшимся от них паром, и слуга закрыл за ними полог.
Песня начиналась как плач. Женский всхлип, тревожащий душу вскрик, и протяжный стон, смешанный со слезами. Руан застыл, и по спине пробежали мурашки. Стоящая где-то за спиной женщина подхватила напев. Камайя закрыла лицо руками. Белые тонкие пальцы с синеватыми от холода ногтями дрожали.
- Госпожа… - Дерре подошёл к ней и взял под руку, протягивая рукавицы. - Пойдём, госпожа. Они будут внутри до вечера.
Песня, похожая на плач, преследовала их, пока они шли сквозь толпу. Хасэ пели с закрытыми глазами, раскачиваясь, а позади, вокруг кургана брели эным, тихо ударяя в бубны, шаркая ногами по тёмной земле рва. Снег был весь истоптан.
- Надо было попросить Буна привести Ашну, - сказал Руан, стряхивая снег с меховых сапог. - Не замёрзла?
Камайя покачала головой. Она смотрела наверх, в серое зимнее небо, а потом села на Дамал, которую ей привела Вирсат, и уехала в сопровождении служанки, молча кивнув Руану.
- Тоскует. - Тагат догнал его и шагал рядом, потом нагнулся и сорвал какую-то былинку, торчавшую из-под снега.
- Да. Она писала о Гатэ как о чудесной женщине.
- Волевая, решительная, но тонко чувствующая. Она очень любила мужа. Она страдала, когда он вдруг женился на Йерин. Аслэгу было двенадцать, а мне - одиннадцать. Дожала мужика, - вдруг хмыкнул Тагат. - Дожала, но передавила. Не стала Улхасум. О. Скажешь «хвост», за ним и лошадь.
