Книга Яма, страница 106 – Елена Тодорова

Но, мать вашу, Республика взяла его член в рот!

В ее глазах горело столько чувств и эмоций. От той самой сумасшедшей любви до невинного и наивного изумления. Градскому стоило колоссальных усилий не терять выдержку, не толкаться ей навстречу, не направлять ее, давать возможность действовать исключительно по своему желанию.

Странное сочетание похоти и нежности затопило его изнутри. Расплавило, словно огонь железо. Медленно, с отличительной и сокрушающей ласковой силой.

Доминика отстранилась, чтобы быстро глотнуть воздух, словно в процессе своих исследований забыла о втором варианте легочной вентиляции.

— Дыши носом, — подсказал прерывисто.

Она покорно кивнула. И, перехватывая в другую руку блестящий от слюны член, снова к нему склонилась. Обхватила губами, и Град забыл о том, что собирался только наблюдать.

— Возьми глубже, маленькая… Да… Вот так… Пососи… Еще… Сильнее…

Всосала действительно глубоко. Почувствовал головкой заднюю стенку горла.

Видел, как в ее глазах выступили слезы. Тотчас захотел остановить, потому как, несмотря на потрясающее удовольствие, в груди что-то сильнее и болезненнее пережало. Обхватывая ее подбородок пальцами снизу, попытался отстранить. Но Ника мотнула головой и… продолжила.

У Градского задрожали мышцы живота и ног. Такой слабости в собственном теле он еще не испытывал.

— Хватит… Я уже… скоро…

Выпустив его изо рта, она, словно неопытный спортсмен-бегун, снова пошла на отдышку. В этот раз член был не просто блестящий и влажный, от него к ее рту тянулись длинные полоски слюны. Она машинально их смахнула и, кивая, тихо прошептала:

— Хорошо… Кончай, Серёжа.

— Бл*дь… Ничка…

Подавшись слегка в сторону, она потерлась щекой о его ладонь. А потом вернулась к увлекательному занятию, которое грозило Градскому банальной остановкой сердца. На последних резких погружениях во влажную теплоту ее рта он искусал себе губы в кровь. И, безотчетно сжимая волосы Доминики в кулак, излил в нее свое наслаждение.

Если бы не их первый раз, он бы не постеснялся заявить, что испытал лучший оргазм в жизни. Но была та самая первая ночь, Плюшкины мурашки, сладкий болезненный поцелуй и ее девственность.

Она становилась ближе и ближе, а ему — все мало.

Его Республика. Его Планета. Целая Вселенная.

34.2

Чудом успели к первой паре Доминики. Ощущение необычайного счастья переполняло ее, распирало изнутри. В таком состоянии трудно было мыслить о завтрашнем дне. Да что там! Господи! О следующей минуте не думалось! Собранная, запечатанная в строгий рабочий наряд, чувствовала себя той же до одури влюбленной восемнадцатилетней девчонкой, что и шесть лет назад.

Легкой. Воздушной. Взволнованной.

Целуя Градского на прощание в машине, смеялась, отстранялась и раз за разом обратно к нему прижималась. Обнимала крепко. Грелась о теплоту его кожи. Вдыхала запах.

Снова и снова шептала:

— Я не хочу уходить… Не хочу… Не уйду… Хочу с тобой остаться…

— Я тоже, маленькая. Люблю тебя.

Почему-то он своим скупым и сдержанно-ровным тоном все ее воздушные и торопливые порывы придавливал. Умел Градский вкладывать в простые слова необъятный смысл. После них внутри все не просто дрожало, разлеталось на беспорядочные частицы.

— Значит, мы больше не друзья?

— Издеваешься, Ника? — недовольно отбил ее шутливый вопрос.

— Почему это?

— Мы же ребенка делаем и все остальное…

— Кстати, сегодня мы неосмотрительно израсходовали биологический материал, — краснея, продолжала забавляться.

У Градского свело челюсти. Глянул так, что у Ники дыхание оборвалось.

— Молчи, я прошу тебя.

Притиснул ее к своей груди так крепко, насколько позволяла центральная консоль. Покрыл поцелуями глаза и нос, скулы и щеки, нежный шелк волос. Тронул руками плечи и запястья. С чувством невыразимой потребности сжал ее дрожащую ладонь.

— В котором часу ты заканчиваешь? — спросил, прочищая забитое эмоциями горло.

— В три ноль пять, — прошептала ему в шею. — Но, ты же позже, да?

— Да. Позже.

— Я поеду домой. И буду ждать тебя, — выдохнула так счастливо, будто одна эта возможность ее саму крайне обрадовала.

— Правда? Будешь ждать? — не привык еще к такому, не верилось.

Внутренности скрутило от мысли, что вечером снова ее увидит и обнимет. И завтра, и послезавтра… Каждый день теперь.

— Буду, — безостановочно ласкалась о его шею лицом. Сама уже пропахла его запахом, а все мало было. — Весь день буду тебя ждать, Серёженька. Мыслями о тебе буду жить.

Обведя ладонями лицо Доминики, приподнял к себе, чтобы коснуться лбом переносицы.

— А я — о тебе.

— Ну, все… Я должна бежать… — зажимая пальцами полы его пиджака, притиснулась еще крепче.

— Беги.

— Бегу.

— Иди сейчас. Ато увезу тебя обратно. И пошло все на…

— Нет. Нельзя.

А сама смотрела и ждала, испытывая его расшатанную выдержку на мнимую крепость.

— Республика. Три секунды тебе даю. Не выходишь, завожу мотор.

Рассмеялась звонко. И, чмокнув его в сжатые от напряжения губы, подхватывая сумку, все-таки выскочила из автомобиля.

Отбежала на несколько метров, а услышав, как заурчал двигатель BMW, обернулась и помахала на прощание рукой.

34.3

— В рощу его вывезем. П*зды дадим, забудет, как пустые понты колотить, — сухо рассуждал Градский, удерживая одной рукой телефон у уха, второй — прокручивая рулевое колесо.

Завернув на парковку перед домом Кузнецовой, медленно покатил автомобиль, выискивая глазами свободное место.

— Заманчиво, — протянул Титов на том конце провода.

— Наглые убогие люди расстраивают.

Адам выразительно хмыкнул.

— Согласен.

— Все, давай, — отыскав пустое парковочное место, потерял интерес к делам и работе. — Меня Ника ждет.

Сказал, и в груди враз горячо стало.

— Привет передавай.

— Передам. На связи.

— На связи.

Доминика встретила его значительно тише и скромнее, чем утром провожала. Вернулась некая неловкость. Моментами она смотрела на Градского и тут же, краснея, отводила взгляд. Хотя болтала, как всегда, вполне непринужденно. Делилась, как день прошел, какие предметы и группы ей самой больше нравятся. Упомянула, что после работы они с Уваровой по магазинам пробежалась.