
Онлайн книга «Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе»
![]() – Ах! – прощебетал шепелявый любовник. – Но ведь все это просто прекрасно лишь в обществе любимого! И обвив хвостом ветку дерева, он качнулся вверх, и у него случилась судорога. – Жизнь – это vita! – нравоучительно проворчал ученый, на минуту перестав жевать халдейский корень. – Это чертополох! – крикнул воин. – Очень вкусная штука! – Жизнь, друзья мои, – проскрипел из дупла философ, прикрыв веками глаза, похожие на кошачьи, – это болезнь, а мы все – ее симптомы. – Фу! – сказал врач, разворачивая хвост и тряся погремушкой на его кончике. – Как же получается, что, когда мы убираем симптомы, болезнь исчезает? – Хотел бы я это знать, – задумчиво ответил философ, – но подозреваю, что в большинстве случаев воспаление никуда не девается и лишь усиливается. Делайте собственные выводы о морали притчи – каждый в меру своего разумения. CXXXIII
Глупый мальчишка бросил камень в сторону греющейся на солнце ящерицы; та отбросила хвост, и он отлетел в сторону. Одно из свойств ее хвоста – покидать тело при малейшем намеке на опасность. – Опять начинается эта надоевшая история! – раздраженно сказала ящерица. – У меня никогда в жизни не было подобного хвоста! Его привычка покидать меня без достаточных на то оснований разрывает мне душу! Так, – продолжала она, пятясь к сбежавшей части своего тела, – может быть, ты будешь так добр и воссоединишься с родительским организмом? Не успели тело и хвост срастись, как проходивший мимо астроном походя заметил своему другу, что он только что увидел комету. Решив, что ему грозит опасность, пугливый орган вновь отпрыгнул и упал прямо перед воробьем. На этом его карьера закончилась. Иногда мы сбегаем от воображаемой опасности лишь для того, чтобы обнаружить настоящего гонителя, который выставляет нам счет. CXXXIV
Шакал, неутомимо и старательно гонявшийся весь день за оленем, уже почти схватил его, когда землетрясение, как раз проводившее инженерные работы в этом районе, создало глубокую трещину между ним и его жертвой. – А вот это, – сказал шакал, – явное вмешательство в законы природы. Но если мы будем терпимо относиться к чудесам, прогрессу настанет конец. Сказав это, он попытался преодолеть разлом в два прыжка. Его судьба могла бы послужить впечатляющим предупреждением, если бы ее можно было точно установить; однако земля тут же снова сомкнулась, так что поиски морали зашли в тупик. CXXXV
– Ах, – вздохнул трехногий табурет, – будь у меня четыре ножки, я был бы счастлив весь день, а 21 июня стало бы очень счастливым днем для табурета. – Ха! Взгляни на меня, – сказала поганка, – погляди на мои лишения, которые значительно превосходят твои, и будь доволен своей относительно счастливой участью. – Не понимаю, – ответил табурет, – как лицезрение несчастного одноногого может утешить убогого трехногого. – Не понимаешь? – усмехнулась поганка. – То есть ты хочешь бросить вызов всем моралистам и философам? – Если только меня побудит к этому какой-нибудь благодетель своего народа. – Хм! Думаю, мой дорогой, на эту роль отлично подойдет парс Замбри. Последняя притча гласит, что это так и есть. Краткие периоды интеллектуальных развлечений
I
ГЛУПЕЦ: У меня есть к тебе вопрос. ФИЛОСОФ: У меня самого есть к себе множество вопросов. Ты когда-нибудь слышал, что глупец может задать за один присест больше вопросов, чем мудрец в состоянии ответить за целую жизнь? Г: Я слышал, что в таком случае один из них является таким же глупцом, как и второй. Ф: Значит, нет никакой разницы между глупостью и философией? Г: Не пытайся утешить лестью свою душу. Задача глупости – задавать вопросы, на которые нет ответа; задача философии – отвечать на них. Ф: Восхитительный глупец! Г: Правда? Пожалуйста, объясни мне, что значит «глупец». Ф: Как правило, он не имеет значения. Г: Я имею в виду… Ф: Тогда в этом случае он имеет значение. Г: Я готов лизать твои сапоги! Но что обозначал словом «глупец» Соломон? Вот что я имею в виду. Ф: Тогда давай поздравим Соломона с тем, что ваши с ним взгляды совпадают. Однако я разгадал твой умысел: Соломон подразумевает безнравственного грешника, а величайший из всех видов глупости – безнравственная грешность. Ведь праведность, в конце концов, быстрее приводит к личному счастью, которое является единственной целью человека. Г: Неужели у добродетели нет отговорок получше? Ф: Может, и есть – философия ведь не всеведуща. Г: Наученный, я сижу у твоих ног! Ф: Не желая учить, я стою на голове! * * * ГЛУПЕЦ: Ты говоришь, что личное счастье – единственная цель человека. ФИЛОСОФ: Так и есть. Г: Но об этом много спорят. Ф: В спорах много личного счастья. Г: Сократ… Ф: Молчи! Я терпеть не могу иностранцев. Г: Говорят, что мудрость не имеет отечества. Ф: В тех странах, что я повидал, – нет. * * * ГЛУПЕЦ: Давай вернемся к нашей теме – единственной цели человечества. Расколи-ка мне эти орешки! (1) Человек, никогда не устающий от добрых дел, ведущий жизнь, полную лишений, ради блага своих собратьев. ФИЛОСОФ: Чувствует ли он раскаяние? Или мерзавцу это скорее нравится? Г: (2) Тогда тот, кто, сам будучи голодным, делится хлебом с нищим. Ф: Есть люди, предпочитающие благотворительность хлебу. Г: А! De gustibus [23]… Ф: Замолчи! Г: Что ж, (3) как насчет того, кто с радостью идет на муки? Ф: Он идет на них с радостью. Г: И все же… Ф: Ты когда-нибудь беседовал с хорошим человеком, который собирается лечь костьми за что-либо? Г: Я никогда не встречал такого человека. Ф: Несчастный ученик! Ты родился на несколько веков раньше, чем следовало. * * * ГЛУПЕЦ: Ты говоришь, что терпеть не можешь иностранцев. Почему? ФИЛОСОФ: Потому что я человек. Г: Но ведь и они люди. Ф: Прекрасный глупец! Благодарю тебя за эту еще более уважительную причину. |