Книга Мой любимый герцог, страница 31 – Эви Данмор

Аннабель обхватила руками перила, ее взгляд был прикован к жеребцу.

– Он великолепен, – восхитилась она, – такой сильный и в то же время грациозный.

– Он и не мог быть другим, – ответил герцог. – Андалузскую лошадь вывели, скрестив европейскую теплокровную и арабскую чистокровную, и она вобрала лучшее от обеих пород.

От этих слов на лице у Аннабель заиграла улыбка, одна из тех легких, загадочных улыбок, которые так завораживали Монтгомери.

– Как его зовут? – спросила она.

Монтгомери назвал официальное, очень длинное испанское имя, которое было записано в документах жеребца.

– Боже, – изумилась девушка, – и как же его называете вы?

– Никак, – сказал Монтгомери и, увидев ее недоуменное лицо, добавил: – Это же не собака, чтобы давать ей кличку.

По глазам девушки было видно, как в голове у нее мелькают какие-то мысли.

– Ну, давайте же выкладывайте, мисс. Уверен, вы уже дали ему имя.

Аннабель посмотрела на лошадь, прикрывая рукой глаза от солнечных бликов.

– Он похож на Аполлона.

Греческий бог света. Почему бы и нет? Имя очень подходило скакуну.

Подергивая ушами, к ним подошел любопытный старый конь.

– А ты кто?

Аннабель обратилась к животному, и герцог не мог отделаться от ощущения, что ее тон сейчас гораздо теплее, чем при разговоре с ним. Мерин прижался к ее ладони, ноздри его раздулись, когда он уловил аромат яблока.

Девушка подняла на Себастьяна глаза, на лбу появилась тревожная складка.

– Почему он весь в пятнах? Он болен?

– Нет. Просто очень стар, ему скоро тридцать.

Она погладила серую морду.

– А не слишком ли он слаб для работы?

– Он уже не работает, он на пенсии.

Аннабель замолчала от изумления.

– Вы держите лошадей на пенсии?

– Да.

– Почему?

– Потому, что они хорошо послужили мне, так зачем отправлять их на мыло раньше времени?

Аннабель задумалась на мгновение. Затем погладила лошадь и пробормотала что-то вроде «но ведь это гораздо эффективнее». Реплика могла бы вызвать у Себастьяна раздражение, однако голос ее звучал так нежно, как при беседе с дряхлой лошадью. Что-то всколыхнулось у него в душе, будто на холоде вдруг повеяло теплом. В горле стоял комок. Почти два десятка лет он не употреблял спиртного, а охватившее его чувство ничем не напоминало обжигающий горло виски. И все же он был пьян. Интересно, можно ли опьянеть лишь от одного присутствия женщины?

Аннабель посмотрела на него мельком, и от ее взгляда у него закружилась голова. Да! Да, оказывается, можно опьянеть от женщины. Черт бы побрал послушного Стивенса, который своим появлением положил конец их уединению.

– Аннабель, до моего отъезда ты должна дать мне свои мерки, – сказала Хэтти.

Аннабель оторвала взгляд от бумаг. Из окон падал тусклый послеполуденный свет. Хэтти восседала на диване, как императрица, перед ней на низком столике красовалось блюдо с виноградом.

– И зачем же, мисс Гринфилд?

– Затем, что у меня есть предчувствие – тебя пригласят на новогоднюю вечеринку Монтгомери. Вот тогда тебе и понадобится бальное платье.

– Ну, это вряд ли.

– Но ведь ты собираешься на рождественский ужин к леди Лингхэм.

– Только потому, что в это время я все еще буду прозябать в Клермонте.

– Ну хорошо. Только представь – а вдруг случится чудо и тебя пригласят на главный бал года. Что ж тогда? Отказаться лишь потому, что тебе нечего надеть?

– Только представь – а вдруг я закажу бальное платье, а меня не пригласят.

Хэтти отправила в рот еще одну виноградину.

– Тогда у тебя останется бальное платье, а оно, знаешь ли, никогда не помешает.

Аннабель вздохнула.

– Катриона, а ты что скажешь?

Катриона, свернувшись калачиком в большом кресле, тут же оторвалась от своего блокнота.

– Вообще, сама я предпочитаю держаться подальше от всяких балов, но раз уж отец настаивает, чтобы я пошла, то лучше отправиться туда всем вместе.

Аннабель сощурилась и произнесла с укоризной:

– А я так надеялась на твою поддержку, дорогая.

– Сестра пишет, в магазин Селесты поступил новый шелк изумрудного цвета, – сказала Хэтти, указывая на письмо, лежащее рядом с тарелкой. – Ах, как тебе пойдет изумрудный!

Селеста. Модистка с Бонд-стрит была настолько известна, что могла позволить себе называться просто Селеста, а такие, как Аннабель, знали ее лишь по новейшим журналам мод, которые Хэтти тайком привозила в общую комнату их колледжа. «В ее руках шелка струятся как вода, ее творения преображают леди так же, как золотая оправа бриллиант…»

Аннабель посмотрела на свое письмо Гилберту, в котором сообщала, что больна и находится в оксфордских апартаментах Катрионы в колледже Сент-Джонс. Если бы она призналась, что проводит Рождество в компании герцога Монтгомери и обсуждает шелка от Селесты, родственники бы сочли, что не прошло и трех месяцев пребывания в высшем учебном заведении, как у нее помутился разум, и немедленно призвали бы ее в Чорливуд, не дожидаясь Рождества. Аннабель снова принялась за письмо.

– Тебе совсем неинтересно обсуждать наряды? – В голосе Хэтти слышалось разочарование.

– Бальное платье мне не по карману.

Хэтти на мгновение замолкла, потом протянула:

– Я как раз раздумывала, что бы подарить тебе на Рождество…

Аннабель окинула подругу холодным взглядом.

– Хэтти, для благих дел я не подходящий объект.

По крайней мере, у девушки хватило порядочности изобразить раскаяние – правда, лишь на мгновение. Затем в ее глазах появилось лукавое выражение.

– Конечно-конечно, – согласилась Хэтти. – Вообще-то оно тебе обойдется довольно дорого. Пять часов в неделю будешь позировать мне для Елены Троянской.

Снова Елена Троянская?

– Изумрудный шелк, – сладко пропела Хэтти, – шампанское, вальс, самые завидные холостяки. И…

Аннабель вскинула руки.

– Хорошо, хорошо. Получишь и мои мерки, и Елену Троянскую.

Лицо Хэтти засияло, как огромная рождественская елка в главной гостиной Клермонта.

– Ты просто душечка!

В углу часы с маятником пробили раз, второй.

– Ох, простите, – встрепенулась Хэтти, – тетя сейчас проснется.

Катриона в изумлении смотрела, как за подругой закрывается дверь.