Онлайн книга «Лето волонтёра»
|
Само или потому, что она была рядом с Миланой? Я не знал, и Милана не знала. Мы скользили в нашей общей памяти, словно неторопливые большие рыбы в глубинах вод. …Дома высокие, дорога широченная, велосипед трёхколёсный, потому что быстро ездит то, у чего три колеса, я маленький, но знаю. Я кручу педали и смеюсь. Мама хмурится, она боится за меня, отец улыбается, но он тоже встревожен. А ещё они ругались весь вечер, когда думали, что я сплю. Я не знаю, почему. Но я знаю, что всё будет хорошо. Это знание внутри меня. Оно рвётся наружу. Я знаю, как всё сделать хорошо. Для всех. Почему-то все думают, что так не бывает, а я знаю, что может быть. Я останавливаю велосипед, надо нажать на ручку — вот так. Ручка с четырьмя гранями, четыре — это остановка, это знают все, и я тоже знаю. Мир полон загадочных правил, но главное правило во мне и его ещё не знает никто. Я протягиваю руки и касаюсь мамы и папы. Смотрю им в глаза. Знание внутри меня не может открыться в полную силу. Не знаю, почему. Но оно всё же есть и в глазах мамы и папы загорается свет. Они не будут ругаться и бояться до… Нет, я не стану думать об этом. Знание во мне затихает, и я снова жму на педали. Мама и папа смеются. Я знаю, что мир изменится через два дня. Откуда? Не знаю. Но ведь два дня — это целая вечность! И я качу по широченной дороге… Я отступаю от сознания Карира, в котором бьётся нераскрывшийся Смысл. Я не могу его постичь, даже Милана не может, надо стать Высшим, чтобы воспринять его в полной мере. А значит, чудо не случится сразу. Высший не остановит Прежних и Инсеков в один миг. Ему надо возникнуть, пройти все этапы эволюции, чтобы потом изменить Галактику. И на этом пути ему будут мешать — все те, чьи смыслы противоположны, все те, кто не верит и боится, кто не знает, что хорошо может быть для всех. Карир понимает, что придётся делать и он боится, это входит в противоречие с его смыслом. Милана обнимает его — в двумерном пространстве, в котором они спрятаны. И они погружаются в сонный спокойный транс, одновременно оставаясь со мной. А я сливаюсь с Дариной. …Комната пылает, она как раскалённая печь, стёкла дрожат, в них отблески огня и я понимаю, что сейчас они лопнут и пламя выхлестнется на маленький открытый балкон, «покурильничек», как называет его папа. Отец не курит, разве что иногда, с друзьями, и тогда мама выгоняет их на балкон. А сейчас дом горит, и мама… нет… нет… Отец стоит, опершись о перила и смотрит вниз. Только что было самое страшное, Ростик перелез через перила, что-то шептал отцу, а тот качал головой и кричал, и брат с криком прыгнул вниз… — Даринка… — говорит отец, повернувшись. Лицо его кажется красным от отблесков огня. — Всё хорошо. Ты закроешь глаза, хорошо? Я тебя подниму и кину. В кусты. Как братца-Кролика. Ты немножечко ушибешься, но немножечко. Хорошо? Я плачу и обнимаю отца. Я знаю, что мы высоко. От стёкол пышет жаром. Я не маленькая. Я понимаю, что, когда стёкла лопнут, нас сожжёт в один миг. Я пытаюсь повернуть голову и посмотреть вниз. Но отец не даёт. Это значит, что брат прыгнул плохо. Это значит, что Ростика больше нет. У нас такой дурацкий дом, наш балкон торчит под самой крышей, рядом нет других балконов и на крышу не залезть, я даже боялась сюда выходить, и когда папа с друзьями выходил волновалась за них. А мама говорила, что нужно поставить на балконе лебёдку или положить верёвку. На случай пожара. И отец всегда говорил, что это хорошая идея. Но так и не поставил и не положил. — Закрой глаза, Даринка… — шепчет мне в ухо отец. Целует. Я закрываю глаза, он поднимает меня на руки. Я чувствую, как он напрягается. Он хочет кинуть меня далеко-далеко, до мягкой клумбы и кустов, как волк кидал братца-Кролика… Мне страшно, а когда мне страшно, я не закрываю глаза. Но отец велел закрыть, и я закрыла. Толчок сильный. И наступает невесомость. Это я падаю. Мне очень страшно! Я вспоминаю, как вчера Ростик пришёл из школы, и он был такой весёлый, и всё в мире было ещё хорошо. С ним забежал его одноклассник, Макс, красивый парень, он мне немножко нравится. Макс подмигнул мне, а я так смутилась, что высунула язык, словно детсадовка… Вспоминать Ростика слишком больно. И я думаю про Макса. Вокруг меня пустота и невесомость, я всё падаю и падаю, мне очень страшно… И я думаю про Макса… Я-мы обнимаем Дарину, укачиваем, прижимаем к себе. Все, включая Карира. Ему тоже очень страшно и очень жалко. «Прости меня» — говорю я Дарине. «Прости, прости, прости…» И показываю, за что прошу прощения. Показываю, как мы с Миланой стоим голые в душевой кабине. На Селене, в корабле Инсека. Как мы целуемся… «Прости» — шепчет Милана. «Я знаю» — отвечает Дарина. «Я бы тебя тоже соблазнила. Прости меня…» И я вновь оказываюсь в её сознании. В тёплом влажном мягком Гнезде. …Я смотрю на Макса. Мне очень стыдно за то, что я сделала и ещё больше за то, что сделаю сейчас. Я уже его Призвала. Да, я испугалась, но Призыв навсегда испортит его жизнь. У него не будет детей, а воспоминания о Гнезде и общении с общим разумом отравят его до конца его дней. Ему и без того будет плохо. Но я ещё могу его отпустить… но он мне нужен, мне нужно защитить себя и Наську, мне надо возродить Гнездо. Я не могу общаться с Гнездом полноценно и Гнездо не в силах рассказать мне, что произошло. Я вижу лишь смутные образы врага, смертоносного и безжалостного. А значит, мне нужен Максим. Весь целиком. Я должна сделать так, чтобы у него даже мысли не возникло уйти. Чтобы он исполнил всё, что может — и ещё больше. |