Книга Танамор. Незримый враг, страница 11 – Екатерина Соболь

От поездки в экипаже Робин отказался.

– Оставьте его тут, за ним приглядят. К нам кто только не приезжает!

По ближайшей улочке мы начали подниматься вверх по холму прямо к нависающему над городом замку. Я еще ни разу не подходил к нему так близко и только сейчас заметил хаотичную смесь архитектурных стилей: из-за крепких стен выглядывали и средневековая башня, и готический собор, и совсем новенькая георгианская капелла.

Эта часть города понравилась мне больше, чем все прочие, которые я видел: ряд чистых, аккуратных особняков напоминал родной Лондон. Похоже, то же самое как раз не нравилось Молли и Робину. Они озирались с неприязнью, причина которой была ясна, так что расспрашивать я не стал. Заведут в ответ волынку про то, как британцы захватили их землю и понастроили особняков в своем стиле вместо унылейших ирландских домов из грубого камня.

– Давно работаете в газете? – громко спросил я у Робина.

Мне надоело слушать, как эти двое перешептываются с такими лицами, будто обсуждают самую увлекательную тему в мире.

– Три года, – ответил Робин, явно недовольный тем, что я прервал его секретную беседу с Молли. – Но меня недолюбливают, так что по службе я не очень-то продвинулся. В газете принято со всеми дружить, ходить в паб, на собачьи бега, а я в компанию не вписываюсь. Ну да сегодня у меня есть шанс сделать хороший материал про то, как живется злодею-барону!

– Что он такого натворил? – поинтересовалась Молли, не отводя глаз от Робина.

– Предал родину, – пафосно ответил Робин.

Особняк, перед которым мы остановились, показался мне очаровательным. За элегантной оградой – новенькое здание, построенное лет тридцать назад, не больше, вокруг него – опрятный сад. Ужасно, что девушка в белой шляпке больше сюда не вернется. Солнце сияло так тепло и приветливо – замечательный день, чтобы быть живым.

Я позвонил в колокольчик у ворот, продолжая разглядывать дом. Мне представлялось, что в жилище, юная хозяйка которого трагически погибла всего часов пять назад, будет куда более шумно: полиция, экипажи родичей, приехавших выразить соболезнования, карета врача для убитой горем семьи. Но вокруг царила тишина. Может быть, хозяева в отъезде?

Тут дверь открылась, и на порог вышел молодой слуга. Ливрея на нем была пышная, а вот с чертами лица не повезло: большие уши, широко расставленные глаза. Некрасивый, как тролль. Слуга обвел нас ничего не выражающим взглядом, сделал шаг обратно в дом и закрыл дверь. Я задохнулся от возмущения. Какая наглость! Видимо, хозяев и правда нет дома, раз слуги так распустились.

Я снова позвонил в колокольчик. Слуга снова выглянул. Нас разделяли ярдов тридцать ухоженного сада, но я надеялся, он разглядит, что я одет как джентльмен. Слуга заколебался, но все же пошел к воротам. Ну неужели!

– Добрый день, – начал я и осекся: нет, в этом доме он вовсе не добрый. – Барон дома?

– Дома, – с подозрением ответил слуга, остановившись посреди дорожки. – Но никого не примет.

– Он уже знает, что случилось? – осторожно спросил я.

Как не хочется быть тем, кто принесет трагическую весть!

– Знает. Констебль приходил пару часов назад, – сухо ответил слуга. – Прошу вас прийти в другой раз – барон скорбит.

И тут я понял, что привлекло мое внимание в его речи: он говорил без местного акцента. Знакомое, приятное слуху произношение.

– Вы англичанин? – с надеждой спросил я.

– Да. А вам что?

Невоспитанный, зато земляк!

– Послушайте, я ведь тоже англичанин. Умоляю, впустите нас.

Слуга заколебался.

– Раньше я вас не видел. Вряд ли вы из друзей барона.

Да что за подозрительность! Распоряжается, как у себя дома, а ведь должен просто пригласить меня зайти!

– Думаю, вам нужно впустить меня.

– А я думаю, вы просто любопытный зевака. Уж я-то знаю, как барона в городе не любят! С чего мне верить, что кто-то решил ему помочь?

В обычный день я бы кипел от негодования от его наглой речи, но близость смерти заставила меня проглотить возмущение и сдержанно ответить:

– Вы ошибаетесь. Я пришел с добрыми намерениями.

– А эти двое?

Я покосился на Молли и Робина. Те уже вернулись к своим переговорам вполголоса.

– Мои слуги. – Я втиснулся между ними, чтобы прервать их возмутительно тихую беседу. – Они помогают мне ходить – я слаб здоровьем.

Ноги у меня притворно подкосились, и я пошатнулся, надеясь, что этой парочке достанет ума подхватить меня прежде, чем я упаду. Подхватили! Для убедительности я даже выронил из слабеющей руки цилиндр.

– Мне трудно стоять так долго. – Я всем весом обвис на крепко державших меня под локти руках. – И я не пришел бы, если б не срочная необходимость поговорить с господином бароном.

Исхудавшее тело и бледное лицо определенно сыграли мне на руку. Слуга еще раз оглядел меня, подошел к воротам и отпер их. Победа!

– Ведите, я совсем ослаб, – приказал я Молли и Робину. – И поднимите мой цилиндр.

Молли вздохнула и потащила меня к дому, а Робин принялся ловить мой цилиндр, который ветер покатил вниз по холму. Как бы я хотел, чтобы Робин бежал за ним до соседнего города и обратно не вернулся!

Интерьеры, как и одежда, могут многое сказать о своих владельцах. Пока нас вели через анфиладу комнат, я заметил: обстановка дорогая, но устаревшая, словно на календаре начало века, а не тысяча восемьсот тридцать седьмой год. Видимо, особняк был пожалован хозяину в то же время, когда мой отец получил свой, после войны за присоединение Ирландии, и тягостно напоминал дом моего детства. До того, как меня убили, я мечтал заново его обставить и читал в журналах, что сейчас в моде: обои синих или зеленых оттенков с простыми узорами, мебель на гнутых ножках, шелковые ширмы, побольше пространства и воздуха в интерьерах. А тут, так далеко от родного дома, меня окружала знакомая картина: тяжелые бархатные шторы, повсюду балдахины и драпировки, громоздкая темная мебель. Мода в интерьерах, конечно, меняется не столь стремительно, как в одежде, но все же на дворе прогрессивный девятнадцатый век, и тридцать лет – большой срок.

В гостиной, куда нас привели, горе семьи стало очевидно. На столах – траурные скатерти, зеркало закрыто черной тканью. В кресле, глядя в камин, сидел седой мужчина – очевидно, хозяин дома. Он еще не повернулся, а мне уже стало не по себе. В нем была заметна военная выправка, и одет он был так, как одевались лет десять назад: такие же сюртуки носил мой отец, который никогда не гнался за модой. У меня возникло душное, неприятное чувство, что круг замкнулся и я снова дома – там, где был убит, а потом одиноко бродил по темным коридорам.

Мужчина у камина обернулся и растерянно оглядел нас с Молли, – так, словно никто еще не приходил выразить ему соболезнований, и он искренне не понимал, что мы забыли в его доме.