Книга Девушка жимолости, страница 20 – Эмили Карпентер

Я положила голову на борт ванны.

– Нет, он мне нужен.

– От него одни неприятности.

– Да знаю. – Я посмотрела на него. – Но и я не подарок. Кстати, прости, пожалуйста, что угнала твою машину.

– Ладно. Хотя после твоего спича насчет своего криминального прошлого я ждал большего.

– Все-таки угоны не по моей части. Максимум – чужие бумажники.

Или мамины таблетки.

Он рассмеялся:

– Правда? Да ну нет.

Я посмотрела на него серьезно.

– Неужели правда?

– Да…

Он наклонился ко мне:

– А почему я не знал?

– Я хорошо шифруюсь. Не только от тебя – ото всех.

Он молчал.

– Не расстраивайся. Ложь – моя суперспособность.

Я предупредила тебя, послала я мысленный сигнал. Это тебе мое предупреждение.

Он приподнял бровь:

– Не хочешь облегчить душу?

Я засмеялась:

– Да как-то нет.

– Я – великий исповедник.

– Вот сам и начинай, – предложила я.

Он поднял брови.

– Кайся. Расскажи о своей жене.

Он поскреб в затылке:

– Ладно. Она ничего. Вообще-то она хорошая, правда. Просто не для меня. Ей хотелось… слишком многого. Вначале жилье просторнее, потом другое, третье.

– А тебе нет?

– Это все равно было нереально. Я был не на той ступеньке карьерной лестницы. Так что на самом деле все к лучшему.

– Сочувствую.

– Я начинаю привыкать. Это уже в прошлом.

Я срезала верхушку мыльной горки, выравнивая пену.

– Но прошлое имеет значение, не так ли?

– Для тебя имеет, конечно. – Лицо его приняло странно-многозначительное выражение. – И для меня тоже, думаю. У нас с тобой тоже было прошлое, правда ведь?

– Да.

– Теперь твоя очередь. Расскажи преподобному Джею. У кого это ты крала бумажники? – Он уже улыбался.

Я задумалась на минуту, потом начала загибать пальцы:

– У Леонарда Альбрехта, Джефа Тоула, Скота Мэтьюса…

– Конченый придурок, – вмешался Джей. – Так ему и надо.

– У Кларка Дункана, Фаррела Вестриджа. И у тренера Андерсона – три раза.

– Мило.

– Он всегда оставлял его в ящике стола, когда уходил на обед, – вздохнула я. – А также я работала по дамским сумочкам. Много, много сумочек…

– И тратила деньги на?..

– Таблетки.

Он смотрел на свои сплетенные пальцы.

– Прости меня, отче, ибо я согрешила, – сказала я. – И грешила много.

– Знаешь, ты должна была попросить меня помочь, когда собиралась в гольф-клуб. Я наверняка мог бы пригодиться.

– Роув – моя головная боль, не твоя. – Я отвернулась, почувствовала щекой холодный кафель.

– Тем не менее.

– Он неприятный тип. И так просто не сдастся. Я не хотела тебя в это втягивать.

– Ты плохо меня знаешь. Если надо – родного брата не пожалею.

Я ухмыльнулась:

– Это точно.

Он тоже улыбался. Что-то многовато у нас улыбок. От них я была как пьяная. Или как под кайфом. Интересно, когда у меня начнется словесный понос? Когда я выложу неприятную правду, о чем потом сильно пожалею?

Я повернулась к нему:

– Скажи правду. Зачем ты здесь?

Он сел на корточки и стал пристально разглядывать не то плитку на полу, не то свои колени, не то еще что-то, невидимое мне. Потом тихо проговорил:

– Потому что ты мне небезразлична.

Я ждала продолжения.

– И я всегда отчасти стыдился того, что пропал из твоей жизни, когда у тебя начались трудные времена.

– Трудные времена… Красиво сказано!

– Я хочу помочь, Алтея.

Я вдруг почувствовала себя голой. Вероятно, он почувствовал нечто сходное, поскольку повернулся боком, и мы оба теперь внимательно разглядывали дверь и аккуратную вешалку для полотенец. Он обхватил руками колени, соединив большие пальцы.

– Хочешь поговорить о нем? – Джей кивнул в сторону двери, где был заперт Роув.

– Он ничего не успел, – ответила я. – Я об этом позаботилась.

– Я имел в виду – рассказать о том, что он делал раньше, когда ты была подростком.

Я почувствовала, что краснею, что сердце выскакивает из груди.

– Он обижал тебя? Об этом ты тоже никогда не рассказывала.

Я представила себе лортаб, его вкус, как он тает на языке… Вынув затычку из ванны, я смотрела, как мыльная вода спиралью уходит в отверстие.

Дрожа всем телом под включенным на полную мощь кондиционером, я отстраненно наблюдаю за тем, как кучка моих вещей постепенно растет на оранжевом мохнатом ковре: вначале розовый топ, потом кислотные джинсовые шорты, следом фирменный белый лифчик от «Виктория Сикрет». Наконец в куче оказываются совсем детские хлопчатые трусы. Все, я стою голая, ссутулившись, обхватив себя руками, и умираю от стыда. В этой темной подвальной комнате перед взрослым мужиком стою я, дрожа от холода, унижения и страха. Не могу отделаться от мысли, как нелепо выглядят мои несформировавшиеся груди, какая я тощая и бледная.

Роув сидит в паре футов от меня на матрасе, заложив руки за голову, разглядывает меня какое-то время, потом начинает хохотать. Мне хочется плакать, но я держусь. Мне просто не понятно, что такого смешного в голой девочке.

– Это было давно, – произнесла я наконец.

– Я с тобой, Алтея. Хочу быть твоим другом, помочь, если ты разрешишь.

Всей истории я не рассказывала никому. Как ее ни выпытывали десятки врачей и психотерапевтов, консультантов и кураторов, я держала ее при себе. А им выдавала разные версии – путаные, дурацкие полуправды, которые позволяли мне получать препараты и справки или закрывать истории болезни. Но моя история – настоящая – принадлежала только мне, как коробка из-под сигар, бесценная собственность, только моя и мамина.

Вода из ванны ушла, я замерзла. Джей спрыгнул на пол, снял полотенце с вешалки и подал мне. Я завернулась, мы стояли лицо к лицу. Я обняла его за шею и поцеловала.

Он отстранился, осторожно убрал мою руку.

– Не надо, Алтея, ты должна рассказать мне все.

Вдруг стена ванной затряслась. Это ломился Роув.

– Эй! – вопил он. – Эй!

Я отступила назад, сердце стучало.