Онлайн книга «Черные бабочки»
|
Одна из непонятных девиц, как раз обладательница сапожек-кактусов, пытаясь устоять, схватилась рукой за соседку. Широкий рукав ее плаща съехал, и на бледной руке вспыхнула черная вязь татуировки. Илья успел прочитать вплетенные в узор готические, немецко-фашистские буквы – что-то про темноту, жизнь и смерть. Вагон вновь качнуло. Девицы переглянулись, отключили плейеры и между ними состоялся короткий диалог: – Как этот быдляк достал! – Ага. Темный Мастер вчера сказал, скоро начнутся мессы, на которых он научит, как освобождать душу, чтобы не ломать кайф... – Я бы хоть сейчас освободилась. Насовсем. Дарк Принцесс говорила – это не больно. Как уснуть. – Я бы тоже. Прикинь, как классно – всю жизнь спишь и видишь сны... Глум – это круто! Поезд начал тормозить, подъезжая к «Октябрьской». Народ снова лег друг на друга. Девицы зашипели и, толкаясь, принялись пробираться к выходу. «Глум, значит, – Илья мысленно хмыкнул. – В наше время не было никакого глума. Да-а, старею... Но до чего же дуры эти глумские соплюхи! Душу освободить. А родители потом цветочки будут носить на могилку, так, что ли?» Двери зашипели, и поезд тронулся, набирая ход. К Илье протиснулась необъятных размеров тетка с огромным букетом роз. Естественно, для начала она ткнула мокрыми розами в лицо Привалова, а потом всем своим бегемочьим весом наступила ему на ногу. Илья взвыл от боли, и придурошные девчонки-глумки тут же вылетели у него из головы... * * * Накануне они опять поссорились с Яной. Ну, точнее, не поссорились, а так... обменялись любезностями. Немало способствовало этому посещение некоего сборного концерта в «России», на котором среди иных-прочих выступала любимая Яной Пелагея. Поначалу все шло лучше некуда. Звезды – пели, буфет – работал. Как всегда, на безупречной высоте оказалась вышедшая почти что в самом конце Пелагея. Она исполнила всего три песни, и все их Илья до этого уже слышал, но когда под сводами концертного зала зазвенело знакомое: ...Не для тебя журчат ручьи, Текут алмазными струями. Там дева с черными бровями, Она растет не для тебя, — то в горле встал упругий, неприятный комок. Необыкновенный, неземной чистоты голос, и рожденные не разумом поэта, но душой самого народа слова подобно острым стрелам пронзили Илью. Ему было больно. Но с болью пришло понимание. Илья постиг, какой немыслимо прекрасный и невыносимо тяжелый дар несла в себе эта совсем юная девочка на сцене. Вселенной, Природой, Богом ли порожденный, дар бился в ней, точно птица в клетке. Бился – и не мог вырваться на волю. Ибо воля для русского человека – во сто крат больше, чем свобода. Свобода, как известно – это рай. Но воля – это жизнь. Райскую жизнь (как правило, для избранных) представить еще можно. Жизненный рай – нет. И осыпались праздничной мишурой и блестками идеалистические представления Ильи о себе самом, о Яне, о друзьях и недругах. А Пелагея все пела, и он уже не чувствовал себя, полностью погрузившись в море образов и звуков, рожденных песней: Не для тебя придет Пасха, За стол родня вся соберется. Вино по рюмочкам польется... Такая жизнь не для тебя. А для тебя кусок свинца. Он в тело белое вопьется... И слезы горькие прольются. Такая жизнь, брат, ждет тебя! Илья посмотрел на свою спутницу – Яна, замерев, покусывала губы. Ее статичность была сродни покою натянутой тетивы, неподвижности взведенного курка, сну пули, за секунду до смертоносного пробуждения уже досланной в ствол. Он наивно обрадовался, что его мрачное настроение не передалось девушке, но оказалось – все еще впереди. Завершала концерт Валентина Толкунова. И когда она пела хрестоматийные уже «Носики-курносики»: ...Спят такие смирные, хорошие, В целом мире лучше нет ребят. Одеяла на сторону сброшены, И зеленки яркие горошины На коленках содранных горят. Ну, а завтра... Если в знать заранее, Сколь исповедимы их пути... Что им стоит так, без расписания, Улизнуть с урока рисования, В космос просто пешими уйти. Бьют часы усталыми ударами. На Земле спокойно дети спят. Спят мои отчаянные парни, Спят мои Титовы и Гагарины, Носики-курносики сопят... — Яна заплакала. Слезы как-то нереально, кинокомедийно брызнули из глаз девушки, и она уткнулась лицом в кружевной белый платочек, сквозь который до Ильи донесся сдавленный голос: – За что? Почему?.. После концерта, когда «Троллер», устало гудя, пробирался по набережной, лавируя среди прочей автомобильной массы, Яна сказала: – Я живу – как будто мешок на спине тащу. Тащу, тащу... И знаю, точно знаю – бросить не могу. Не имею права. Илья попытался успокоить свою возлюбленную, отвлечь от дурных мыслей, но получилось это из рук вон – Яна рассердилась, и так, слово за слово, они перешли в состояние «холодной войны». Потом, уже вернувшись домой, Илья вспомнил слова девушки о мешке – и горько вздохнул. Коваленкова очень точно, медицински верно описала не только свои, но и его, Ильи, ощущения от жизни. Мешок. Ноша. Груз. Лямки на плечах. Зачем? Почему? Ради чего? Мешок этот казался неподъемно тяжелым еще и потому, что постоянно приходилось выбирать, принимать какие-то решения, вставать на ту или иную сторону – словом, пытаться найти в этом пестром мире свой цвет. Это выматывало Илью. Это угнетало. Это выводило его из себя. Может быть, те, кто всегда жил погруженным в пестроту, не переживали так остро, но у него имелся некий эталон, ориентир, с которым можно было сравнить. А от того, что ориентиром этим являлась война, на душе становилось еще ужаснее... Там, на войне, все просто. Гнусно, грязно, страшно – но просто. Наверное, и даже наверняка, кто-то из отцов-командиров и мучается, посылая на убой сотни и тысячи, однако что тебе за дело до их переживаний? Ты – вот. Приклад автомата уперся в плечо, берцы уперлись в камни, палец лег на спусковой крючок. Огонь! И мир исчезает. Стайкою наискосок уходят запахи и звуки. Остается черная прорезь прицела, дергающийся автомат – и неясные фигурки на склоне горы. Эти фигурки во что бы то ни стало должны из вертикальных и движущихся превратиться в горизонтальные и неподвижные... Нет, конечно, только барышни-корреспондентки из глянцевых журналов, приехавшие на передовую «поснимать войну», думают, что там всегда вот так – стрельба, атаки, взрывы и торжественные построения. |