Книга Три цветка и две ели. Первый том, страница 105 – Рина Оре

________________

До дома Вьёна Аттсога Рагнер молчал. Дорога среди сказочно-белого, светлого леса привнесла свет и в его разум: он умиротворился, остыл, упокоился. С трудом верилось, что еще вчера вокруг была грязь, что деревья мерзли в лохмотьях сухой листвы, – вчера природу будто поразила нищета, а сегодня она царствовала, нарядившись в роскошные песцовые меха. Снежинки на черной перчатке поблескивали диамантами.

«Для кого же Бог создает эту красоту? – думал Рагнер, подъезжая к лесному дому, любуясь заснеженным прудом и белыми, ватными, низкими облаками над ним. – Неужели для нас, для людей? А ведь мы быстро привыкаем и не замечаем этого щедрого дара. Зима себе и зима… И вдруг, словно открываются глаза: мир и жизнь – прекрасны до слез…»

Ворота отворил Вьён, который вместе со стариком Димием Надлдхогом расчищал двор от снега. Рагнер спешился, прошел туда один, оставив охранителей и Магнгро снаружи.

– Приветствую, – обнял он Вьёна, – Я ненадолго. У меня есть важный вопрос к госпоже Тиодо. Надеюсь, она здесь.

– Да, но я надеюсь, ты не станешь более ее мучить?

– Может быть, и стану, – подходя к дому, невозмутимо ответил Рагнер. – Я разбираюсь в непростом деле, и лишь желаю найти настоящего насильника. Вьён, – строго сказал он, отряхивая у порога сапоги. – Согласись, госпожа Тиодо во тьме ничего толком не видела – сама так сказала. Представь: я казню брата своей будущей супруги, а потом мы узнаем, что это был не он, а кто-то другой. Кому будет легче? Мне, даме Маргарите или Лилии Тиодо точно не будет. А выродок еще на кого-нибудь нападет. Может, в другой раз даже убьет, схоронит тело, и никто не узнает… так и будем жить рядом со зверем.

Мужчины прошли в дом и направились в гостиную.

– Хорошо, если так, – буркнул Вьён. – Что ты мучаешь госпожу Тиодо вовсе не из-за того, что желаешь угодить своей женщине.

Вьён попросил Ирмину позвать Лилию и достал из шкафа бутыль с куренным вином – добрый знак: он не прятал выпивку, сам был трезв.

– Хочешь?

– Нет, – упал Рагнер на скамью, не снимая берета и плаща, так как не собирался задерживаться. – Точнее, очень хочу, но тогда я напьюсь до беспамятства. Вьён… скажи, что ты знаешь о демонах?

– Ты меня спрашиваешь? – удивился Вьён, садясь напротив Рагнера на стул. – Тот, кто знает, что наша вера – обман, спрашивает того, кто тоже это точно знает?

– Но ты же алхимик… Что Алхимия говорит про демонов? Как возможно, что сбываются предсказания?

– Астрология учит о восьми мирах, а алхимики думают, что для души существуют еще четыре переходных, связующих мира, как четыре гуморальных сока для плоти. Душа же пропитана одним соком – духом, какой меняется: из тверди как лед – в воду, далее – в пар, далее – в эфир. Достигая состояния эфира, дух и душа попадают в божественный мир, где не существует тайн – и тогда люди видят пророческие сны, но откровения могут являться не только во сне. Демоны живут внизу божественного мира и не позволяют духу подняться дальше, к высоте Бога. Если же душа поднимется на самый верх, то и плоть обретет бессмертие и, вообще, чего только не обретет. Но, ты же знаешь, я во всё это тоже не верю.

– Зачем демонам нужны нерожденные дети? Младенцы?

– Про демонов я ничего более не знаю, но вряд ли им младенцы нужны. У них же нет души.

– А если есть?

– Мои наблюдения за Мираной и Ирминой твердо доказали мне, что души у младенцев нет. Кстати! – вспомнил Вьён. – Я черного сыра сварил – надо было отвлечься. Дозреет он через восьмиду, но забери его на днях, прошу, а то он весь подвал занял.

– Конечно, завтра пришлю телегу. А винокурня?

– Нет, только не сейчас, – помотал головой Вьён. – Боюсь… И дом надолго оставлять боюсь. Позднее сахар доделаю. Пока же настроя нет. Извини.

– Да мне-то что? – развел Рагнер руками. – Я переживу. Принц Баро скоро привезет мне талант чистейшего меридианского золота. Я хотел тебе помочь.

Эти слова задели самолюбие Вьёна, считавшего, что это он помогает своими изобретениями другу, а не наоборот. По словам Рагнера, выходило, что для него старания алхимика не имели значения.

– Возможно, принц Баро не прибудет, – саркастически заметил Вьён.

– Только если его корабль потонет и он вместе с ним – и то Адальберти потонет потому, что будет спасать мое золото. Он человек чести, Баройский Лев, герой Меридеи: его слово бесценно, – с почтением говорил Рагнер, не подозревая, что пуще раздражает уставшего и измотанного друга. – И знак двойного единства опять же сделал нас единокровными, родными братьями.

– А почему ты со мной никогда не сцеплял пальцев? – спросил Вьён, заводя себя сильнее. – Принца Баро ты едва знаешь, в отличие от меня.

– Послушай… – едва не застонал Рагнер. – Это единство по пролитой крови, своей и чужой. Надо хоть немного повоевать. Хоть побывать на настоящей битве и не струсить. И братство по крови не дает никаких благ, кроме общения на равных, и то – в свободное от службы время. Зато это долг: прийти побратиму на помощь, отдать свою жизнь за него и прочее… Воины братством не разбрасываются, поэтому знак единства так весом. Как раз сегодня я пожалел, что разбросался им в Орензе, теперь ты… Так вот, двойное единство нельзя ничем прекратить, а простое единство смывают кровью: побратимы сражаются, и победитель отрезает проигравшему руку. Ну, можно только пальцы. Хоть один палец да надо… Но это не по-рыцарски: мелковато, – оттого обычно режут всю кисть. Таков обычай.

– По-рыцарски, – проворчал Вьён. – Вы убиваете и грабите чужие земли, но ни ворами, ни разбойниками себя не считаете…

– Есть большая разница между трофеями и воровством, – начинал злиться и Рагнер. – Вор – это ворон, тот, кто прилетает после битвы и жрет мясо мертвецов, хотя сам их не убивал. А трофеи – это победа, какую ты можешь потрогать, какую заслужил, за какую пролил кровь и в итоге обратил врага в бегство. Думай, что хочешь, но стать рыцарем – крайне непросто, а еще сложнее – быть рыцарем и жить по уставу. Предки такие порядки придумали, и их законы отлично работают уж веками, а этот твой… гумноизм…

– Гуманизм!

– Да, он… Веришь нынче в Бога, говоришь? И я верю! Так вот: если бы Бог хотел, то гуманизм твой уже царил бы на всей Гео, но богоугодный порядок – это неравенство! Неравенство – есть равновесие этого мира!

– Гуманизм не против неравенства. Человечность – это когда сильные помогают слабым, ведь только звери сжирают больных, старых, немощных или слабых. А при войнах именно такие миряне гибнут в первую очередь. Война – это негуманно!

– А убийства?

– Конечно!

– А казни?

Вьён недовольно замолчал.

– Казнь – это неизбежное зло, – пробурчал он. – Казни ту скотину, того зверя. Жестоко казни!

Рагнер похлопал его по плечу.

– Может, когда-нибудь твой гумнанизм и будет нужен миру, друг, но нычне люди чудесно обходятся обычным гумном.