Онлайн книга «Как я был пособием»
|
Солнце показывало часов примерно десять, когда царевна зашевелилась, ее глаза открылись, в них взорвался салют: – Ой, не сон! – Привет, – сказал я. – Как спалось? – Как никогда! – Готова к новому переходу? – Уже? А можно еще полежать? – Ну, полежи, только совсем немного. Марианна лизнула меня в плечо и расхохоталась: – Полизала! Сущий ребенок. Она снова уткнулась мне в грудь – довольная, упругая, бессмысленно улыбавшаяся. – Шалунья. – Я легонько пихнул ее бедром. – Если не я, то кто? – Надеюсь, ты о шалости в смысле юмора, а не в смысле… шалости? – Я – как ты. Как скажешь. – Сильный выдох сбил мне с живота налипшие листики. Казалось, первое, что сделает царевна, когда проснется – замкнется в кокон и заявит, что стесняется. Поскольку – свет. И я. И вообще. Не тут-то было. Открыв глаза в моих объятьях, она чувствовала себя рыбой в воде, зайцем в поле, мокрицей под плинтусом… не знаю, кем еще. Короче, сейчас, при ярком свете дня, она ничуть не комплексовала. И это меня напрягало. Ведь праща с вечера опять заняла место на моей щиколотке. Изобретенное Марианной облаченье не выдержало испытания жизнью, а на изготовление какого-нибудь другого не было ни сил, ни времени. В гнездо мы свалились в одежде первых библейских персонажей. – Ты тоже знаешь своего истинного папу? – Любопытство пересилило баловство. Или первый эмоциональный всплеск иссяк. Теперь царевне хотелось поговорить. – Ты обычно так тепло о нем отзываешься. Именно о нем, не упоминая других четверодителей. – Тоже? То есть ты понимаешь, что отец у тебя только один? – Разве ты не видел отца Изяслава? Он – вылитая я. Нет, правильнее сказать, я – вылитый он, только в штанах. – Она машинально почесала оттопыренную ягодицу. – В штанах? – чисто рефлекторно пошутил я. Чуточку сконфузившись, Марианна быстро возвратила руку на место, то есть на мою грудь: – Если не брать наш исключительный случай, то да, в штанах. – Тогда я согласен, он – это ты в юбке. Жалко, некому оценить шутку юмора. Марианна кивнула: – Именно. Внешность – его, точь-в-точь. А характер – отца Остапа. А мозги —отца Гавриила. Мама так говорит. – А напористость и упрямство – однозначно мамины. – Тоже заметил? Моя напарница повозилась, устраиваясь. Шуршащие листья подкладки разворошились, смялись, частично просыпались вниз. Вокруг моих поясницы и живота сошлись и захлопнулись ласковые челюсти капкана из рук и ног. Ветвяной каркас опасно зашатался. Тесное присутствие обжигало. Нога поверх моих коленей казалась невесомой. Даже немного желанной. Даже не немного. Приятная тяжесть волновала и успокаивала одновременно. Левый бок сладко ныл под облипшей плотью. Нижние ребра нежились в упругом плену и были не прочь втиснуться еще сильнее. К сожалению и восторгу, облегающие тиски их в этом поддерживали. Ощущения кожи передавались внутрь: острые, знойно вязкие, непередаваемые, грозно зовущие. Кровь заявила о суверенитете от разума, и пришлось ограничить ее бесконтрольное распространение плотным накрытием рук. Пора вставать. Не хотелось. Надо. Еще чуть-чуть и встаем. И еще немножко. Капельку. Неуместно вспомнилось вчерашнее мытье царевны. Еще секунда, и либо я не выдержу и что-то натворю, либо судьба подкинет очередную гадость. Я ее знаю. Судьбу. «Если ты обманул меня – позор тебе. Если ты обманул меня дважды – позор мне». Судьба обманывала и наказывала меня намного чаще. Но ведь… и одаривала. Как быть с выводами из этого урока диалектики? Тихо раздалось – прямо в грудь, отчего услышали не уши, а, казалось, все тело разом: – Расскажи, как зовут твоих отцов. Гм. С возвращеньицем в безумное настоящее, господин Василий. – Давай, назову только… истинного папу, ага? Иван. – Редкое имя. Солнце, минуту назад нестерпимо яркое, решило поиграть с кем-то в прятки, его заволокло рвано-ватными подушками облаков. Что-то упало мне на лицо. И царевне. И еще. Еще. Еще-ще-ще-ще-щещщщщ… – Ой! – Дождь. Просто дождь. Переживем. – Каким-то бездумным, чисто машинальным жестом я прижал к себе соседку. Ничего личного. Обычный дружеский знак внимания. Спутник беспокоится о спутнице и заботится о ней. Марианна поняла правильно. – Переживем, – повторила она и с удовольствием затихла. Дождь?! Ливень! Шикарный водопадоподобный ливень, про какие говорят, что льет как из ведра. Ливень внезапный, недолгий, всеочищающе-свирепый. А по количеству и мощи хлынувшей воды – не из ведра, а из многих пожарных брандспойтов. Вот бы так всю гадость и мерзость мира, как и низость людскую – потоком воды, чтобы стало чисто и хорошо… Остатки солнца исчезли даже по краям мироздания. Небесные воды захватили мир, дырявя его пулеметными очередями и накрывая ковровыми бомбардировками. Вспенившаяся серость окуталась миллиардами маленьких взрывчиков. Шелестяще-ударный шум затекал в уши, бил и стекал вниз по работавшим водопроводами волосам. Волосы набрякли, стали тяжелыми и непослушными. Вода поглотила реальность, вывернув наизнанку, словно вернув назад, в околоплодное пространство, из которого планете – и нам, как ее неотрывной части – только предстояло родиться. И выйти новыми и очищенными. Правда, очень и очень мокрыми. Ну, хоть где-то отсутствие одежды помогло. Иначе… Вспомнились мои мучения под дождем в лесу, когда поймали Пиявку. Тогда я ей завидовал. Дозавидовался. Впрочем… Молчу, больше не буду искушать судьбу. У нее странное чувство юмора. – Если понадобится – все переживем, – еще раз вымолвила царевна с неистребимой искоркой во взгляде. – Если, то да, – глядя на заштрихованные дождем силуэты дрожащих ветвистых великанов, согласился я. – Но лучше не надо. – Боишься трудностей? – уколола царевна словом и грудью. – Просто не люблю их. Я чуточку отстранился. Ветвяной навес потяжелел от хлещущих потоков, но стоически укрывал нас, низкий и гибкий, как накидная крыша кабриолета. Домик стал совсем уютным. У нас появилась легальная возможность понежиться в ветвях еще немного. Не месить же грязь под низвергавшейся мокрой лавиной. Чем не оправдание? – Да-а, разверзлись хляби небесные. Я поразился: – И здесь разверзлись? – Разве нет? – Еще как разверзлись, – спешно согласился я. |