Онлайн книга «Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном»
|
– Его объявят чертом и убьют? – Лицо у Томы посерело. – Если думать только о нем, то да, но если тебе интересно, то меня тоже убьют. История у нас с ним одна и та же, а сказка насчет долины почти недоказуема. Возможно, и тебе достанется, за то что сохранила жизнь чертям. – Прости, не подумала. – А пора бы. Цариссита уже, как-никак. Получив шутливый, но болючий тычок под ребра, я закрыл глаза: разговор окончен, всех прошу по домам. Не прошло. – Чапа, а как тебе кажется, Ася знает, как попасть домой? – пришелестело в ухо. – Если знает, ни за что не скажет. Это конец их миру. Любой ушедший может вернуться. И не один. Боязнь чужих мужчин стоит здесь именно на понимании хрупкости созданной системы. – В чем ты видишь хрупкость? – недоверчиво сощурилась Тома. – Наоборот. Законы четко прописаны и исполняются. Вера не слишком фанатична, но сплачивает. Каждый знает свое место, ценятся исключительно личные качества. Идеальный мир. – Твой идеальный мир убивает людей, не забыла? Меня тема касалась в первую очередь. – Это исключение из общего правила. – Тома скривилась и почесала задранную к груди пятку. – Если таковы исключения, то к чертям такие правила. – Я начал злиться. – Женщины здесь правят лишь пока законодательная, исполнительная и судебная власть принадлежит им. Законы Ликурга были хороши для своего времени, но не просуществовали вечно. – Какие-какие законы? – В школе надо было лучше учиться. Проходили по истории. – А-а, ты про ту школу… Прошлое того мира Тому уже не интересовало. – Представь, что границы с внешним миром… ну, который за рекой, откроются, – предложил я. – Что произойдет дальше? – Начнется торговля. Каждая из сторон выставит лучшее… – А в плане жизненных укладов, которые у тех и других не допускают разночтений и удерживаются казнями? Сначала со скандалами и кровопролитием жизнь с обеих сторон реки перемешается, затем выравнится в пользу мужчин. И никак иначе. – Эгоист. Половой шовинист. Женоненавистник. – Неправда, мне нравятся женщины. – Нравились бы, ты сейчас был бы с ними, у тебя было море возможностей… – Выпалив это мне в ухо, Тома смутилась и машинально прикрылась руками – впервые за долгое время. – Я не в счет. Я не женщина, я сестра. – Для меня все женщины мира олицетворены одной. Других нет и не будет, пока существует Она. – Идеалист. Романтик. Мечтатель. – Тяжелый вздох пронесся по виску и пошевелил мою отраставшую шевелюру. – Как говорила одна киноактриса, в ожидании суженого можно пару-тройку раз выйти замуж. А мне повезло, я нашла сразу. Тома обернулась на разметавшегося в кровати мускулистого красавца, ее взор потеплел и затуманился. Я поинтересовался: – Почему ты думаешь, что моя ситуация не аналогична твоей? – Ты от любви страдаешь, а я наслаждаюсь. Заметил разницу? А вот это подло. Я отстранился, насколько позволила кровать. Что-то обдумав, Тома вновь придвинулась. – Все же, ты не прав. Общество, в котором нет коррупции, взяток, кумовства и в котором все по-своему счастливы, нужно не ломать, а поддерживать. – Прямо все-все счастливы? – грустно усмехнулся я, имея в виду себя и прочих таких же. – Идеал недостижим, потому так и называется, но из всех известных мироустройств местное наиболее логично и честно. – Полгода назад у тебя были иные мысли. В Дарьиной школе ты меня поедом ела за поддержку некоторых из местных догм. – Я повзрослела. – А по-моему, твое мнение о местных законах переменилось с обретением титула, башни и слуг. И с претензиями на большее. – Значит, тоже допускаешь, что я могу стать, как минимум, цариссой? – Как-как? – От нехорошей догадки плечи у меня передернулись. – «Как минимум»?! Мстительно щипнув за бедро, Тома вознамерилась встать. – Подожди. Теперь поцелуй меня. – Чего?! Я зажал рукой ее возмущенно разинутый рот. Мы вновь перешли на шепот. – Помнишь, почему мы шепчемся? – осведомился я. – Нас могут подслушивать, а то и подглядывать. – Тома все еще не понимала. Даже прямых намеков. – Второе возможно, а первое даже не обсуждается. Нас слушают – кто-то зачем-то. Доклады уходят к неизвестному заказчику, или просто собирается информация, на всякий случай. Получает же Верховная царица донесения из вотчин. Вот тебе первый заказчик – и, скорее всего, не единственный. Едва я закончил, надо мной нависло встревоженное лицо: – Но зачем? Обидчиво поджав губу, Тома выдержала мою молчаливую ухмылку и ответила сама: – Не именно нас слушают, а всех. – Правильно, преступление или мятеж легче предотвратить, чем потом бороться с последствиями. В качестве заказчиков пока могу предложить три варианта. Верховная царица – раз, ей нужно держать руку на пульсе происходящего в стране, не допускать сепаратизма, устранять любые угрозы, предугадывать их. Вторые – Совет сестер. Мудрые царыни прожили долгие жизни и понимают, что нельзя принимать глобальные решения, если не знать обстановки на местах. Третьим в списке идет сестричество в лице ее иерархов. Или иерархиц. – Тогда уж иерархисс, – подсказала Тома. – Я согласна, им нужно выявлять еретиков, бороться с неверием и грехом во всех видах. Беззубая церковь теряет власть. – Тогда целуй. – Я выпятил губы. – Все равно не поняла. Закатившимися глазами я выразил всю глубину ее бесконечной тупости. – Поставь себя на место слушающих. Цариссита пришла ночью в постель невестора. Они долго о чем-то шепчутся, и она спокойно уходит. Я бы срочно сообщил о том, что у парочки имеются тайны, и попросил бы усилить наблюдение, так как существует реальная возможность заговора. – Чапа, ты такой душка! – громко выдала Тома в темноту. Она поднесла руку ко рту, и звуки поцелуев взасос разнеслись по помещению. Надеюсь, они достигли цели, то есть ушей возможных соглядатаев. Разглядеть-то во тьме ничего нельзя. Приборы ночного видения изобретут еще не скоро. – Еще? – умиленно вопросила Тома, вытирая о простыню обмусоленную тыльную сторону ладони. – Хватит, милая! – громко пророкотал я. – Давай спать! Со своей дальней кровати на представление с изумлением взирал Юлиан. Тома хихикнула, обогнула покрытое периной чудовище, притворявшееся кроватью, и юркнула под крылышко Юлиана. Оттуда донеслись похожие на предыдущие звуки, только ладони были ни при чем. |