Книга Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном, страница 80 – Петр Ингвин

Она бессердечно продолжала разглядывать Добрика как практичную удобную вещь, что внезапно попала в руки. В голове явно качался маятник: покупать или не покупать? Вдруг где-то на полках жизненного магазина найдется нечто получше? Вдруг внешность обманчива? Вдруг выявятся скрытые изъяны, а ничего уже не изменить – покупка совершена, возврату и обмену товар не подлежит.

Видя, что ее волнует, я помог:

– Ты еще никому не обещан? Не смущайся, это не намек на возможное предложение, а обычное любопытство.

«Любопытство так любопытство, пусть это называется так», – вспыхнули надеждой глаза слуги.

Он больше не предаст, понял я. Тома тоже поняла. Добрик на крючке.

– Никому. И не был.

– Странно, – удивился я. – Внешностью и умом не обижен, возраст давно позволяет. Сколько тебе?

– Двадцать три зимы.

– Ух ты, – проговорила Тома. – На вид не скажешь.

Юлиан что-то проворчал, но в разговор не встревал. Весь его вид показывал: «Согласен на все, что решит моя королева, даже если мне это не по нутру».

– Так почему же? – продолжил я допытываться у Добрика о случившейся семейной неустроенности.

– Царевна Карина дружила со мной, пока жила в башне. В то время должность дворецкой исполняла моя мама. После приступа кровавого кашля маму забрали в темный дом. На тот момент никто лучше меня не разбирался в управлении башней. Меня отправили в крепость.

– Зачем? – насторожилась Тома.

– В крепости учат ремеслу. Любому ремеслу. Если необходимо, могут выслать преподателя в башню – хоть жнеца, хоть кузнеца, хоть дворецкого. В моем случае ничего такого не понадобилось.

– Наверное, преподавателя? – поправил я.

Тома хихикнула:

– У тебя с языком плохо или с мозгами? – Как ни странно, она обращалась ко мне. – Преподатель преподает, а твой непонятный преподаватель – преподавает. Нет такого слова.

– Логично, – согласился я. – Прошу прощения, не подумал.

Добрик иронию не просек и лишь согласно мотнул головой.

– Когда я вернулся, Карину уже отправили в школу. Потом она погибла, так и не сказав, собиралась ли что-то предложить.

Тома глядела на него с искренним расположением:

– Все это время ты ждал ее предложения?

Я решил не вываливать на беднягу историю со сватовством к Никандру Дарьину. Пусть о Карине помнят только хорошее.

Дворецкий пожал плечами:

– Теперь неважно, это было давно.

Тому проняла такая преданность, в голосе проступили нотки сострадания, жалости и почти любви:

– В забавах участвовал?

– Давно. В составе команды Карины против команд ее старших сестер.

– Как сам оценишь свою игру?

Он развел руками:

– Мы часто побеждали.

– А конкретно ты?

– Я был не хуже остальных.

Приятная скромность.

– Нужно попробовать с кем-нибудь сыграть. – Тома стала прикидывать в уме варианты.

Лицо дворецкого осветилось внутренним светом.

Я сменил тему:

– Мечом владеешь?

– Это худшее из моих умений. – Добрик вновь опустил начавшую подниматься голову. – Не было необходимости, но я научусь всему, что понадобится.

Он прикусил язык.

Разговор зашел слишком далеко. Властный жест Томы отослал дворецкого, ее руки обвились вокруг застывшего столбом Юлиана.

– Прости, – расслышал я шепот. – Ты же все понимаешь? Теперь я – царисса, я должна соответствовать титулу и ожиданиям.

Вместо ответа Юлиан сгреб ее в охапку, тела и губы слились. Я вдруг понял, что должен сделать для Томы. Не важно, что не одобряю. Не мое дело. Можно думать одно, а делать противоположное, и в обоих случаях быть правым.

Или наоборот. Надеюсь, у меня не второй случай.

Отворив дверь в комнату, я разорвал подростково-лестничные объятия, отлипшую от Юлиана Тому придержал, а внутрь пропустил только его.

– Хватит, не маленькие. Тома, подожди здесь минутку, ладно?

Я закрыл дверь перед ее носом.

Юлиан с недоумением уставился на меня.

– Что ты знаешь об отношениях между мужчиной и женщиной?– спросил я, на всякий случай – предельно тихим, едва разбираемым шепотом.

– Всё.

– Так говорят дети. Чем взрослее человек, тем большего не знает. Самым мудрым в мире Томы считался Сократ, который заявлял, что не знает ничего.

– Тогда и я ничего не знаю.

Если Юлиан думал, что пошутил, то – не дождется.

– Прекрасно, что ты это понял. Поэтому просвещу.

– Зачем? Я все видел в стае, понимаю причины и следствия. Пусть у меня нет опыта, зато воображение приличное.

– Неприличное у тебя воображение. Помню, что ты выделывал в пещере и около. Мне бы в голову не пришло.

– С сегодняшнего дня Тома имеет полное право на нас обоих, ты поэтому поднял тему? Хочешь предъявить какие-то права или поставить новые условия?

Еще немного, и из напарника я своими руками сделаю врага. Нужно быстрее прийти к пониманию.

– Мое отношение к Томе ты знаешь, оно не может измениться, – сказал я. – Причина тебе известна. Мне нужно, чтобы и твое отношение не принесло ей боли и неприятностей.

– Я жизнь за нее отдам!

– Я тоже, и тем не менее. Погоди надуваться, выслушай, а потом решишь, как к относиться к сказанному, договорились?

Он пожал плечами.

Выяснив, что хотел, через минуту-две я торжественно отворил дверь:

– Прошу, моя царисса.

Скорчив недовольную мордочку, Тома осторожно заглянула внутрь. Уши-локаторы и глаза-лазеры обследовали помещение, в конце сойдясь на малиновом, как рассвет, пылавшем жаром лице Юлиана.

– Что за секреты от своей хозяйки?

– Тебе понравится. – Я подтолкнул обоих вперед. – Занимайте большую кровать.

Сюрпри-и-из! Каменная статуя «Очумевшее создание» лишь через долгую вечность сумела сосредоточиться на мигом исполнившем приказ спутнике. Еще несколько секунд у сестренки ушло на понимание его приглашающего похлопывания по перине. Потом ее глаза заволокло…

Взорвавшееся жизнью лицо повернулось, губы отворились… и не смогли найти слов.

– Не за что. – Я сделал шаг к своей постели.

И тогда Тому прорвало:

– Чапа! – На меня ворохом посыпались благодарности, объятия и слюнявые поцелуи, от которых невозможно было уклониться. – Ты лучший в мире… – Чуть не сорвалось «брат», но она вовремя поправилась: – Друг.