Книга Дело Зили-султана, страница 35 – АНОНИМYС

– Я обжился бы гораздо лучше, если бы мне на каждом шагу не строили козни, – отвечал я довольно раздраженно: не люблю ждать, пусть даже и барышень.

– О чем вы? – удивилась она.

– О чем? Да хотя бы о том, что моего Ганцзалина отравили цианистым калием. Не говоря уже о таких мелочах, как попытка прикончить меня самого.

Она заморгала.

– Не понимаю ничего…

– Не понимаете? – рявкнул я. – Вы думаете, я идиот? Вы влезли ко мне в тахтараван, чтобы я вас спрятал и меня арестовали полицейские. Когда это не вышло, вы испортили подковы мула, чтобы он вместе со мной обрушился в пропасть. Потом вы подбросили мне яд, потом отравили Ганцзалина, и, наконец, украли фоторужье! И все для того, чтобы…

Тут я умолк, поняв, что чуть не проговорился.

– Для чего? – спросила она, с любопытством глядя на меня.

– Не важно, – отрезал я. – Так или иначе, вам придется ответить за свои дела.

– Вы что же, убить меня собрались? – голос ее звучал так, как будто она с трудом сдерживала смех.

Я поглядел на нее сердито. Она прекрасно знала, что убить я ее не смогу ни при каких обстоятельствах – как, впрочем, и любого другого человека, исключая, может быть, врага на поле боя. Однако она должна была понимать, что в моем нынешнем положении я могу серьезно испортить ей жизнь. И я это сделаю, если она мне не скажет все прямо.

– Да с чего вы взяли, что это я вас преследую? – спросила она меня.

– Может быть, не вы лично, но вы как агент эндеруна.

Она вздрогнула.

– Откуда вы знаете про эндерун?

– Это вас не касается.

– Как же не касается, когда вы заявляете, что я – агент эндеруна.

Я посмотрел на нее сердито – опять меня держат за идиота. Разумеется, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она связана с эндеруном. Гордость, с которой она рассказывала о шахском гареме при нашей первой встрече, подробности его жизни, скрытой от простых смертных – все это прямо указывало на то, что она знает о нем гораздо больше, чем полагалось бы обычной барышне.

– Может быть, вы считаете меня тайной наложницей шаха? – в глазах у нее по-прежнему сверкали искорки.

Я слегка смутился.

– Разумеется, нет. Но есть основания полагать, что наложницей или даже женой шаха является дама из вашей почтенной фамилии. А вы, так сказать, действуете из родственных соображений. И пожалуйста, не говорите, что это не так – теперь, когда я знаю, кто вы, мне будет нетрудно это проверить.

Она улыбнулась.

– Даже удивительно видеть, что мужчина может быть таким умным. Но, несмотря на весь свой ум, в одном вы ошибаетесь. Я не враг вам, я – ваш ангел-хранитель.

– Хорош ангел! – фыркнул я. – Ангел смерти и шпионажа, вот вы кто.

Но она настаивала на своем.

– Враги следили за вами, а я следила за вашими врагами и по мере сил им мешала – сказала она. – Вот посмотрите. Вам подкинули яд, чтобы вас задержала таможня, но вы нашли его. Правда, чуть позже, чем я рассчитывала. Я могла вовсе убрать его из вашего чемодана, но в этом случае подозрение пало бы на меня. Тогда я устроила так, чтобы ваши сумки оказались на улице раскрытыми. Я полагала, что вы тут же начнете их проверять, но вы спохватились перед самой таможней. Я не смогла предотвратить отравление вашего слуги, но я подсказала вам, каким ядом его отравили.

– Как же это вы подсказали?

– Повар спрятал бутылочку с ядом, а я подложила на видное место этикетку от нее. Вы поняли, чем отравлен Ганцзалин, и отыскали противоядие. Единственное, что я не смогла предотвратить, так это покушение на вашу жизнь в горах. Но Всевышний все равно сохранил вас для…

– Для чего?

Она внезапно покраснела и пробормотала что-то вроде: для тех, кто вас любит.

Я уставился на нее с некоторым удивлением, однако разгадывать ребусы было мне некогда.

– А фоторужье? – продолжал я допрос. – Или это тоже не ваших рук дело?

– Конечно, нет. Поймите, эндерун – не единое тело. Там пересекаются и противоборствуют разные интересы. Сейчас там противостоят друг другу две большие партии. Их возглавляют… э-э… две достойные женщины. Одна из них вам симпатизирует, другую вы, как бы помягче выразиться, раздражаете.

Я спросил, не являются ли эти достойные женщины матерями принцев Зили-султана и Мозафареддина-мирзы? Ясмин в ответ лишь лукаво улыбнулась.

– Почему же вы просто мне все не рассказали, к чему эти тайны мадридского двора? – спросил я сердито.

– Во-первых, не мадридского, а персидского. Во-вторых, чрезмерная прямота у нас чревата смертью. Интриги, уловки, фокусы – это все допускается правилами игры. Но если бы я все рассказала вам, я бы стала предательницей, а значит, мишенью.

Я криво усмехнулся. Но ведь сейчас она рассказала все, а значит, стала-таки мишенью? Однако у Ясмин на этот счет было свое мнение. Во-первых, я прижал ее к стене, и ей ничего не оставалось, кроме как сознаться. Во-вторых, а что такого особенного она мне сказала? Что эндерун состоит из противоборствующих лагерей? Разве она назвала хоть одно имя?

Я вынужден был с ней согласиться. Однако верить ей на слово не спешил.

– Интересно, почему я не замечал тех, кто за мной следил и кто вставлял мне палки в колеса? – полюбопытствовал я.

Ответ Ясмин был очень простой: шпионы все время менялись, чтобы не мозолить мне глаза. Это сильно усложняло ей жизнь, она никак не могла упредить следующий ход моих врагов и вынужденно шла следом за ними.

Наконец я задал вопрос, который меня сейчас волновал больше других: где фоторужье. Она не знала. Больше того, она рекомендовала мне бросить это дело – я и так слишком близко подошел к эндеруну, в следующий раз яд может капнуть в мою собственную чашку. Тем более при моей нынешней близости к шахиншаху организовать это легче легкого. Нет, она меня не запугивает, просто пытается уберечь.

Я посмотрел на нее внимательно, она вдруг покраснела и прикрылась веером. Посидев так несколько секунд, Ясмин отодвинула шторки и выглянула из кареты в окно.

– Думаю, наша прогулка окончена – сказала она и стукнула ручкой веера в переднюю стенку кареты.

Экипаж тут же остановился.

– Вы будете по-прежнему следить за мной? – спросил я.

Она засмеялась.

– Не могу вам этого обещать. Да у меня теперь и не получится, вы ведь предупреждены.

И она протянула мне ручку на прощание – совсем как это делают наши барышни. Я ручку целовать не стал, только пожал и вышел из кареты. Мы стояли точно на том же месте, где я сел в ее экипаж. Что ж, спасибо и на том, меня вполне могли высадить где-нибудь за городом, и бей потом ноги, добираясь до дома.