Онлайн книга «Политрук. На Ржевском выступе»
|
Рота остановилась на улице Карла Маркса. Без сил, едва живые, но счастливые, мы засели в особняке, выстроенном до революции местным фабрикантом-старообрядцем. Выбили оттуда немцев – и засели, трясущимися руками роясь в трофейных сухарных сумках. – Ходанович! Панин! Выставить дозорных! – Есть! Есть! – Пулеметчиков за «эмгачи»! – Понял, товарищ командир! Я потихоньку унимал бешеный стук сердца, прохаживаясь вдоль полуобвалившейся стены. В горле першило от частого дыхания, а по телу разливалась истома. За дедовским кряхтеньем я скрывал тихое довольство. Удалось! Всё у меня получилось! Уф-ф! …Пока самые здоровенные, вроде Годунова и Якуша, готовили фронтовой кулеш из пшена, сдобренный картошкой, салом и тушенкой, все прочие набивали голодные рты кнакебротами, «гороховой колбасой» и прочими изысками от вермахта. Артем подполз ко мне, не стесняясь четверенек. – А чё было-то? – выдохнул он. – Это ты, да? – Немножечко, – скромно вытолкнул я ответ. Среда, 19 августа. Утро. Ржев, Пушкинская набережная Насколько мне хорошо было вчера, настолько же худо стало с утра. Наевшись кулеша, я заснул, как в ночь канул, а на рассвете меня разбудила дрожь земли, передавшаяся от твердого цементного пола. Мысли тянулись черной смолой, забивая голову унынием и тоской. Да, да, да, наш лихой наскок порадовал и комполка, и комфронта – 139-я, 118-я и 220-я дивизии заняли всю северную половину города до самой Волги. Да так быстро, что немцы просто не успевали закрепиться на новых рубежах, подтянув танки. Хорошо же? Ну да вроде… А толку? На память упорно приходили «долины» и «рощи смерти», заваленные телами красноармейцев. Уж не знаю, насколько я порадел за наш полк, но мы не оставляли за собою ужасный трупный след. А вот на флангах… Угодили мы однажды с Якушем под минометный обстрел. Ползли, жались к земле, и тут ветер дунул тошнотворным зловонием. Не знаю уж, сколько там лежало убитых – головы не поднимешь. А мины падали, волнами шевеля мертвецов, и те исторгали пугающий смрад, сбрасывали на нас жирных червей… Сколькими жизнями удобрена скудная ржевская землица? Не счесть… Ладно, займем мы Ржев! А удержим ли? Тут немчуры копошится, как тех червей – у Моделя войск не меньше, чем у Паулюса, а танков – поболе. И ты еще попробуй, оборонись под Сталинградом, в голой степи! А здесь-то раздолье – леса вокруг, болота… Нарыл траншей, закопался под шесть накатов, и огрызайся хоть год. В наступление Модель не перейдет, но и оборону его взломать… Только если большой кровью. Очень большой. Немереной. А еще эти гадские дожди! Дороги развезло так, что даже танки вязли! И вот ты мокнешь в сыром, оплывающем окопе… Дырявые сапоги то в лужу хлюпнут, то на убитого товарища наступят, а мертвое тело неприятно мягкое, не обопрешься на него… Я страдальчески сморщился. Клятая чернота… Ментальное похмелье? – Подъем, – буркнул я себе. Сегодня никаких трансов, а то организмы не выдержат, полягут от нервного истощения. Главное, что парни ощутили пьянящий вкус победы, хоть на минуту поверили в себя… Нет, не то говорю. Главное – потерь нет! Мы бились, как заговоренные. Двоих лишь задело – Антакову распороло плечо, Будашу – голень. Так Маша Филимонова, медсестричка наша, прямо в бою швы наложила. А раненым и не больно! Мышцы словно окостенели, только мелкая дрожь по телу. Машенька причитает, орудует кривой иглой, а пациенты уговаривают ее не плакать… И ведь зажило к утру! Мысли утишили переживания, разводя черноту позитивом. «Всё путем!» Взобравшись по кирпичному крошеву к окну, урезанному до амбразурной щели, я углядел неширокий разлив Волги цвета бутылочного стекла и беленый Госбанк с башенкой на углу. Воздух сотрясала дивизионная артиллерия, а по набережной катились «тридцатьчетверки», разворачивая башни к южному берегу – они прикрывали саперов, сколачивавших понтоны из бревен. Парочка «Т-34» неподалеку наваливалась передками на стены деревянных домов, взревывая дизелями, а «бэтушки» волокли по улице стройматериал, захлестнув петлями тросов. Я успокоился совершенно, а когда в оконной щели проплыла тройка «пешек» с эскортом из юрких «Яков», мои губы изогнулись в победительную улыбку. Понедельник, 24 августа. День. Берлин, Пюклерштрассе Рихард фон Экк уверенно вел открытый «Хорьх», пластавшийся над брусчаткой – ему нравилось владеть мощной машиной, сиявшей красным лаком, такой послушной и статусной. Хотя нельзя сказать, что его достославные предки разъезжали на каретах по балам – эти грубые вояки предпочитали боевые колесницы, а если и развлекались, то на охоте. Их жизнью, их страстью была война. Грабили сарацин, прикрываясь хоругвями крестовых походов. Приучали к порядку и дисциплине остзейских туземцев. Служили не императорам и всяким курфюрстам, а Водану, «дарующему победу». Рихард усмехнулся краешком губ. А кому служит он? Усатенькому ефрейтору с косой челкой? Притормозив, барон вывернул руль, заезжая в ворота виллы Вурмбах. Ее стены скрывали от непосвященных смрадные тайны «Немецкого общества по изучению древних сил и мистики». Сокращенно – «Аненербе». Рейхсфюрер Гиммлер настолько заинтересовался всею этой оккультной ерундой, что включил общество в состав СС, а сам стал его президентом, прогнав основателя. Несильно хлопнув дверцей, фон Экк зиганул эсэсовцу-привратнику, мявшемуся на ступенях лестницы, и перешагнул порог виллы. Приятная прохлада сразу окутала его, а легкий сумрак дал отдых глазам. В гулком коридоре стыла тишина – уверенные шаги Рихарда гасились толстой ковровой дорожкой, а «исследователи», взыскующие древних сил, попрятались по кабинетам. Их задача – осваивать выделенные рейхсмарки и нести чушь из «области локализации духа, деяний, наследия индогерманской расы». Упоминание арийцев в «научной» среде считалось моветоном… Юркий молодчик, избалованный на адъютантских хлебах, возник, как демон-паж, гоняя по тонким губам нагловатую улыбочку. – Позвольте узна-ать, господин унтерштурмфюрер [3], – пропел он, – кто вы и к кому? – Рихард фон Экк, зондеркоманда «Ха» [4], – отчеканил барон. – Прибыл по вызову оберштурмбаннфюрера Левина. – Я провожу… – прошелестел молодчик и зашагал впереди, виляя тощим задом. Замерев у высоких дубовых дверей, он отвесил небрежный поклон и как будто испарился. «Х-холоп…» Сжав губами презрительную усмешку, фон Экк толкнул тяжелую створку и вошел в обширный, неожиданно светлый кабинет, заставленный шкафами. Их полки гнулись под весом пухлых инкунабул в кованых застежках и даже античных тубусов, прячущих в себе хрупкие папирусные свитки. |