Книга Тайны сердца. Загадка имени, страница 13 – Амели Нотомб

Общение с мадам Обюссон придало смысл ее жизни. Она хотела походить на нее, быть с ней в одной команде. Все, в чем с детства ее упрекали – серьезность, строгость, то, что мать называла ее холодностью, – было наконец оценено по достоинству. Диана ликовала всякий раз, когда Оливия подчеркивала ее достоинства.

Иногда в аудитории она слышала, как студенты шептались: «Обюссон симпатягой не назовешь» или «С такой не забалуешь». Она заставляла себя молчать. Но если бы не сдержалась, то сказала бы: «Оливия Обюссон – великолепнейший специалист по болезням сердца. Она здесь не для того, чтобы вызывать у вас симпатию. На ее профессиональном уровне никакие симпатии не нужны. Кстати, вы были бы удивлены, если бы узнали, какая она забавная».

Однако их сближение не прошло незамеченным и вызвало вполне ожидаемый поток сарказма, как в академической среде, так и среди интернов.

– Это потому что вы очень красивы, – со смехом заметила Оливия.

– Вы тоже весьма недурны собой.

– Наконец-то кто-то мне это сказал!

– Я наверняка не единственная.

– А кто еще?

– Не знаю. Ваш муж?

– Станислас – математик, исследователь. Он ничего такого не говорит.

Диану снедало желание расспросить Оливию о ее жизни. Мешала боязнь показаться бестактной. Все, что касалось Оливии, представлялось ей необычайным.

Однажды, выходя из университета, она увидела поджидающую ее женщину. Она ее сразу не узнала.

– Диана, это ты? Да ты же стала настоящей красавицей! – сказала женщина.

– Мама! – потрясенно выдохнула девушка.

Она не видела мать вот уже десять лет. Не было ни желания, ни времени. Иногда она встречалась с отцом, всегда по его просьбе; он не переставал расстраиваться из-за ее отдаления, но так никогда и не задумался, не кроется ли причина в поведении его жены. Что с ней случилось? Перед Дианой стояла женщина с потухшим взором, неопределенного возраста, с опустошенным лицом.

– Я могу с тобой поговорить? – спросила мать.

Они зашли в кафе.

– Что произошло?

– Селия уехала.

– Как это?

Мари разразилась рыданиями и достала из сумочки письмо:

– У твоей сестры родился ребенок. Ты знала об этом?

– Кажется, что-то слышала, – ответила Диана, пожимая плечами.

– Это случилось в прошлом году. Она так и не пожелала сказать мне, кто отец. Меня не удивит, если она и сама не знает этого. После того как ей исполнилось восемнадцать, Селия пустилась во все тяжкие, да и пила изрядно. По слухам, у нее было много связей, причем с мужчинами постарше.

– Избавь меня от сплетен, ладно?

– Короче, у нее родилась дочь, Сюзанна. Она уехала неделю назад, не сказав, куда направляется, и оставила мне малышку.

Не прекращая плакать, Мари протянула Диане письмо, которое держала в дрожащей руке.

Мама,

я чувствую, что совершаю с Сюзанной те же ошибки, которые ты совершила со мной. Я слишком ее люблю и не могу удержаться, чтобы не держать ее все время на руках и не покрывать поцелуями. Я не хочу, чтобы моя дочь стала, как и я, безвольной развалиной, годной только спать с кем попало. И потом, мне двадцать лет, и я хочу начать жить.

Поэтому я уезжаю, далеко, и не скажу куда. Я оставляю тебе Сюзанну. Я заметила, что ты ее любишь, но не теряешь рассудок, как это было в моем случае. Возможно, ты станешь наконец для моей дочери тем, кем никогда не была для своих: хорошей матерью.

Селия

Диана долго сидела ошеломленная, склонившись над посланием и не зная, что сказать.

– Это замечательно, то, что она сделала, – удалось ей выговорить.

– Ты так думаешь? – сказала Мари сквозь слезы. – А я приехала попросить тебя отправиться ее искать!

– Ты с ума сошла? Я никогда бы ничего подобного не сделала. Прежде всего, потому, что я ее одобряю. И потом, даже если бы я не одобряла, она же взрослая.

– Как ты можешь ее одобрять?

– Она не хочет повторять твои ошибки. Это до крайности уважительная причина. Она не хочет удушить Сюзанну тоннами поцелуев и тисканий, которыми ты допекала ее саму все ее детство и отрочество.

– Но все потому, что я ее любила, что в этом плохого?

– Очевидно, что-то плохое есть, раз она жалуется. Она и мне пожаловалась, когда была маленькая. Я ей сказала поговорить с тобой. Она попыталась, но ты все перевернула, чтобы убедить ее, будто это исходит от меня.

– Это неправда.

– Мама, я была за дверью ванной и все слышала.

Диана посмотрела на ошеломленную мать и увидела, что та не кривила душой: она действительно забыла.

– Значит, я была плохой матерью?

– Не с Николя. Вот у него все отлично. Я часто встречаю его в университете.

– У тебя тоже все вроде бы отлично.

– Нет, у меня не все отлично. Я же холодная, помнишь?

– Да, ты всегда такой была.

– Нет. Маленькой я такой не была. Я заставила себя такой стать, чтобы выдержать тебя.

– Я никогда плохо с тобой не обращалась.

– Мама, я ушла из дому в пятнадцать лет.

– Да. Я так и не поняла почему.

– И однако, ты сказала всему городу, что я просто не смогла прийти в себя после смерти бабушки и дедушки. Тебе никогда не приходило в голову, что я ушла из-за тебя?

– Нет. А это было из-за меня?

Диана снова увидела, что мать не врет. В университете и в больнице у нее уже была возможность оценить ужасающую человеческую способность к забвению: люди забывали то, что их не устраивало, или, вернее, они забывали, когда их это устраивало, то есть очень часто. А сейчас она чувствовала всю глубину страданий матери и искренность ее забвения.

– Ты знаешь, что амнезия не оправдание, мама?

– Оправдание для чего? – спросила Мари, которая представления не имела даже о том, что она что-то забыла.

Девушку охватило желание все ей рассказать. Ее остановил страх зайти слишком далеко. Она не знала, было ли это «слишком далеко» риском убить мать, но испытывала уверенность, что никакие действия и слова не принесут ей облегчения. Напротив, вместо того, чтобы освободить, признание загонит ее – возможно, навсегда – в ад ее детства, из которого она выбралась с таким трудом.

Могла ли Мари вести себя по-другому? Диана думала, что нет. Ее мать была недостаточно умна и совершенно неспособна взглянуть на себя со стороны. Какой смысл высказывать упреки такому человеку, да еще столько лет спустя?

Женщина, смотревшая на нее с болезненным любопытством, показалась ей невинной. Ее оправданием был не срок давности и не провалы в памяти, а ее собственные демоны. Диана вспомнила о бездне, в которую едва не упала, когда увидела, как мать окружала Селию неумеренной любовью, в то время как ее саму сознательно обделяла. А Мари жила в этой бездне. То, что она попала в нее по собственной абсурдной глупости, ни в чем не умаляло трагичности ее судьбы. Все, что она заставила пережить своего старшего ребенка, было лишь проявлением ее непристойного нарциссизма, о котором она даже не подозревала.