Онлайн книга «Тайны сердца. Загадка имени»
|
– Ты уверена? – Речь идет о последней воле умирающего. Я не могу ему отказать. На следующий день двадцатипятилетняя Эписен села в поезд, идущий в Париж. Она десять лет не была в этом городе. В дороге пыталась представить себе, чего ждет от этой встречи. Бесполезно. Рассудок отказывался давать ответ. Медсестра проводила ее в палату. – Это ваш отец? Будьте осторожны: у вас может быть шок. «Знали бы вы только!» – подумала про себя Эписен. – Месье Гийом, у меня для вас сюрприз: к вам дочка приехала, – проворковала сестра, прежде чем их оставить. На кровати Эписен увидела тщедушное скрюченное тело, грудь больного была втиснута в огромный дыхательный аппарат, который регулярно вздымался и опускался. – Здравствуй, Эписен. Она не в силах была ответить. – Я не видел тебя десять лет. Какая ты красавица! Вылитый портрет матери в этом возрасте. Приветливые слова не вызвали у нее доверия. Она молчала. – Чем ты занимаешься? – Я преподаватель английского. Получила степень агреже. – Молодчина! Это замечательно. Впервые в жизни отец за что-то ее похвалил. Ей стало стыдно, что она испытывает от этого удовольствие. – Моя дипломная работа была на тему глагола «to crave». – Переведи. – Это значит «бесконечно нуждаться в чем-то, неодолимо желать». – «To crave». Хм, это глагол всей моей жизни, о котором я ничего не знал. Я, правда, все время перебирал различные значения этого глагола. Эписен постаралась скрыть свое смущение. – Английский – удивительный язык. Одного слова бывает достаточно там, где мы ослабляем высказывание кучей перифраз, – заметила она, потом спросила: – And now, what are you craving for? [14] – Больше ни к чему. Даже умирать неинтересно. – Тогда зачем ты хотел, чтобы я приехала? – Из любопытства. Я в своей жизни испытал желание, самое что ни на есть сокровенное, нутряное, безудержное, но потерпел поражение. На смертном одре мужчина, до такой степени промахнувшийся в своих стремлениях, не может не подводить итоги. На «Терраж-Париж» мне теперь глубоко наплевать. Что я оставляю на земле, какой след моего присутствия? Это ты. – Ты же меня ненавидишь. – Ты говоришь о временах, которые давно прошли. Это была месть. – Как можно желать отомстить женщине, которую любишь? – Суть в твоем английском глаголе «to crave». Так уж я ее любил, ничего не поделаешь. Когда она меня бросила, моя неутолимая потребность в ней осталась со мной. Для меня способ сохранить с ней исключительную связь вылилась в гнев. – А другую связь нельзя было придумать? – Как видишь, я не смог. – Но если ты хотел ей отомстить, почему было не убить ее? – Ты бы этого хотела? – Я бы ничего не хотела, но я бы поняла убийство, продиктованное страстью. – Убийство – это слишком быстрый способ. И недостаточно жестокий. Я хотел, чтобы она мучилась. – Да, провал так провал. – Я знаю. – А теперь ты раскаиваешься? – Раскаиваюсь в чем? – В тех муках, которые ты причинил маме. – Насколько я понимаю, мама уже пришла в себя. – А в тех муках, на которые ты обрек меня? – Когда я смотрю на результат этих мук, я не раскаиваюсь. Ты выглядишь женщиной, которая в ладу с собой. – Это не благодаря тебе. Она хотела рассказать ему о своих приступах ненависти, но что-то ее удерживало. – Нет, я ни в чем не раскаиваюсь, – продолжал Клод. – Кому это нужно? – Мне бы от этого стало легче. – Ты веришь в подобные вещи? В угрызения совести? Чушь собачья! – А что, месть – намного умнее? – Нет, но месть я могу понять. – Значит, если бы надо было начать все сначала, ты поступил бы так же? – Надеюсь, я бы придумал более изощренный способ мести. – Ты так ничему и не научился. Посмотри на меня: я тоже не могла тебе простить. Но я ничего не стала делать. И вот тебе мораль: кто умирает от рака легких? Он засмеялся: – И все же ты моя дочь. – А вот и нет. Я верю в имманентную справедливость. – И тебе этого хватает? – спросил Клод, подчеркивая, что смыслов у его вопроса много. – Мои проблемы кроются гораздо глубже. – Потому что ты не доверяешь людям. Когда полюбишь до безумия, ты меня поймешь. – Из-за тебя я не способна на такую любовь. Я не другим не доверяю – себе. И виноват в этом ты. – Ты только что доказывала, что другая. – Я не являюсь твоей копией, но во мне много от тебя. Например, глагол «to crave», он является и моим наваждением тоже, но только я не знаю, в чем предмет моего вожделения. – Любопытно. – Это не столько любопытно, сколько тяжело психологически. Можно я задам тебе один вопрос? – Задавай. – Помимо абсурдности твоей программы мщения, выше моего понимания также ее протяженность во времени. Как тебе удавалось держать перед собой эту не поддающуюся осмыслению цель в течение двадцати лет? – Потому что времени для меня не существовало. Есть такая рыба, она водится на больших глубинах. Называется целакант, или латимерия. Когда среда лишает ее благоприятных условий и пропитания, она на какое-то время впадает в кому, умирает, то есть переводит себя в состояние полного анабиоза. И продолжается эта смерть до тех пор, пока условия жизни не становятся благоприятными. – Я знаю, о чем ты, – тихо проговорила Эписен. Отец не отреагировал. – Ты неважно выглядишь, – неожиданно заявил он. – Вот уж кто бы говорил! – Почему ты не хочешь на меня смотреть? Эписен заставила себя поднять на отца глаза. Некоторое время это была дуэль взглядов. – А ты сейчас выглядишь лучше, чем десять лет назад, – заметила она. – У тебя живой взгляд. – Ты права. Близость смерти радует меня. – Почему десять лет назад ты не покончил с собой? – Хороший вопрос. Я не мог отказаться от ожидания какого-то обновления. – Ты ждал, что Рен к тебе вернется? |