Онлайн книга «Кровавая плата»
Желудок внезапно скрутило, и, зажимая рот рукой, Норман рванул в туалет. Я им еще покажу, думал он, нависая над унитазом. Но, наверное, не сегодня. * * * Генри вручил двадцатку молодому человеку, сидевшему у дверей. – Что сегодня в программе? Ему не приходилось особо надрываться, чтобы перекричать музыку, но ночь только начиналась. – Как обычно. Мужчина вытащил три рулона билетов из объемного левого кармана пиджака оверсайз, а деньги спрятал в правом. Ряд клубов, работающих допоздна, перешли на билеты на тот случай, если (а лучше сказать – когда) будет облава. Тогда они скажут, что продавали билеты, а не алкоголь. – Что ж, полагаю, придется довольствоваться обычным. – Хорошо. Две модные газировки. – Пара билетов сменила руки. – Знаешь, Генри, за эту мочу с пузырьками ты платишь огромные деньги. Генри улыбнулся и обвел рукой лофт. – Я плачу за атмосферу, Томас. – В гробу я видал эту атмосферу. – Томас весело фыркнул. – Эй, я только что вспомнил: Алекс раздобыл ящик более-менее приличного бургундского… Особой силы воли, чтобы отказаться, тут не требовалось. – Нет, спасибо, Томас. Я не пью… вино. Он обернулся и окинул помещение взглядом. На мгновение пред ним предстало совершенно иное сборище. По-павлиньи яркие одежды из бархата, сатина и кружев превращали комнату в блестящий калейдоскоп цветов. Он терпеть не мог появляться при дворе и делал это только тогда, когда отец требовал. Притворная лесть, постоянная борьба за положение и власть, разрушающее душу балансирование на грани, дабы избежать плахи и костра, – от всего этого у герцога Ричмондского сводило зубы. Он шел через салон, и поворачивающиеся в приветствии лица носили идентичное выражение – хрупкая маска веселости, под которой скрывались в равной пропорции апатия, подозрительность и страх. Затем тяжелый ритм метал-версии «Зеленых рукавов» в исполнении «Антракс» ворвался в прошлое. Бархат и бриллианты сменились кожей, стразами и пластиком. Хрупкая веселость теперь скрывала лишь апатию. Генри счел это прогрессом. Я должен бродить по улицам, думал он, направляясь к кухне-бару и ловя по пути разговоры о недавних убийствах и существах, которых в них обвиняли. Здесь я ребенка не найду… Но ребенок не кормился со вторника и, вероятно, прошел стадию остервенения и теперь вступил в стадию метаморфозы. Но родитель… Руки сжались в кулаки, бинты на правой натянулись, волдыри под ними стрельнули болью. Родителя во что бы то ни стало надо найти. Вот с этим Генри мог разобраться здесь. Уже дважды в лофте Алекса он чуял запах другого хищника. Но тогда он отпустил ситуацию. При таком скоплении людей аромат крови значительно затруднял поиск соперника – не стоило тратить время. Но если сегодня это повторится, даром время он терять не станет. Внезапно Генри обнаружил, что толпа перед ним расступилась, и тут же взял под контроль выражение лица. Собравшиеся здесь мужчины и женщины с ярким макияжем, обвешанные драгоценными металлами, все еще недалеко ушли от примитивных существ и могли распознать хищника в толпе. Уже трижды: охранник, солнце, теперь клуб. Если не будешь более осторожным, глупец, тебя ждут колья. Да что с ним такое происходит в последнее время? – Эй, Генри, давно тя не видел. Длинная обнаженная рука легла Генри на плечо. Алекс, владелец лофта, вложил ему в руку открытую бутылку воды и проворно повел его прочь от бара. – Кое-кто хочет тебя увидеть, чувак. – Кто-то хочет меня увидеть? – Генри не сопротивлялся. Чтобы противостоять Алексу, требовалось слишком много энергии. – Кто? Алекс улыбнулся с высоты своих метра девяноста трех и подмигнул. – Ну неа, тады это не будет сюрпризом. Чего ты с рукой сделал? Генри посмотрел на свою забинтованную руку. Даже в приглушенном свете студии бандаж сиял на фоне черных кожаных манжет. – Обжегся. – Ожог – это паршиво, чувак. Ты что, готовил? – Можно и так сказать. Губы его подернулись в улыбке, хотя он строго сказал себе, что ничего забавного в этом не было. – В чем юмор? – Слишком долго объяснять. Давай-ка лучше ты мне кое-что скажешь. – Спрашивай, чувак, я отвечу. – С чего вдруг фальшивый ямайский акцент? – Фальшивый? – Голос Алекса заглушил музыку, и полудюжине человек пришлось уворачиваться, когда он взмахнул свободной рукой. – Фальшивый? И никакой он не фальшивый, чувак. Я возвращаюсь к своим корням. – Алекс, ты из Галифакса. – У меня есть более глубинные корни, чтоб ты знал. – Он подтолкнул не столь высокого Генри вперед и уже без акцента добавил: – Держи – коротышка, как заказывали. На ступеньках, ведущих в запертую студию Алекса, сидела женщина. Когда она поднялась, то оказалась ростом куда ниже Генри с его метром шестьюдесятью семью сантиметрами. Недостаток роста вкупе с мешковатыми джинсами и свитером оверсайз делали ее похожей на бродягу, что никак не вязалось с коротко стриженными платиновыми волосами и пронзительным взглядом. Выскользнув из объятий Алекса, Генри склонился в идеальном дворцовом поклоне шестнадцатого века – не то чтобы кто-то в клубе смог бы это оценить. – Изабель, – серьезно сказал он. Изабель фыркнула, схватила его за лацканы куртки и впилась в его губы. Генри с энтузиазмом ответил на поцелуй, мастерски не давая ее языку коснуться острых кончиков зубов. До сих пор он не был уверен, станет ли кормиться сегодня ночью. Теперь он решился. – Ну, если вы двое собираетесь столь яро предаваться гетеросексуальности, да еще и в моем доме, то я пошел. Преувеличенно вяло Алекс взмахнул рукой и скрылся в толпе. – Он нацепит другую личину прежде, чем достигнет дверей. Генри наблюдал за Алексом, пока садился на ступеньку. Их бедра соприкоснулись, и он ощутил растущий голод. – У Алекса больше масок, чем у кого бы то ни было, – согласилась Изабель, вновь схватилась за бутылку пива и принялась отдирать этикетку. Генри провел пальцем по изгибу ее брови. Она их выбелила, чтобы те соответствовали цвету волос. – Мы все носим маски. Изабель подняла бровь. – Какая глубокая мысль. И что, мы все снимаем маски в полночь? – Нет. Генри не сумел сдержать меланхолии в голосе, когда вдруг понял, что служило причиной его недовольства в последнее время. Он уже так давно ни с кем не делился, кем был на самом деле и что это значило. Он так давно не мог найти смертного, с которым его свяжет нечто большее, чем секс и кровь. Из такой вот глубокой связи между вампиром и смертным мог родиться ребенок, прежде чем связь будет разорвана. Осознание этого обостряло его одиночество. |