Книга Ночная Сторона Длинного Солнца, страница 21 – Джин Вулф

— Нет, сын мой, — сказал Шелк. — Это должно быть сделано сегодня ночью.

— Ты не доверяешь…

— Боюсь, что ты не понял меня, — прервал его Шелк. — Я пришел сюда не для того, чтобы исповедовать тебя, хотя я с наслаждением сделаю это, если хочешь, и, я уверен, майтера Мята будет очень счастлива, когда я расскажу ей об этом. Нет, ты должен исповедовать меня, Гагарка, и сегодня ночью. Именно для этого я пришел сюда. Однако не здесь, как ты и сказал. В более уединенном месте.

— Я не могу сделать это!

— Можешь, сын мой, — негромко, но настойчиво сказал Шелк. — И, я надеюсь, сделаешь. Тебя учила майтера Мята, и она должна была научить тебя, что любой, кто свободен от глубокой порчи, может принести прощение богов тому, кому угрожает немедленная смерть.

— Если ты думаешь, что я собираюсь убить тебя, патера, или Мурсак, там…

Шелк покачал головой:

— Я все объясню тебе в более уединенном месте.

— Однажды мне отпустил грехи патера Щука. Майтера все время гонялась за мной, и в конце концов я сдался. Я рассказал ему кучу того, чего не должен был говорить никому.

— И сейчас ты спрашиваешь себя, не рассказал ли он мне что-нибудь из этого, — сказал Шелк, — и ты считаешь, будто я боюсь, что тебе придется убить меня, когда ты узнаешь, что я передал твои слова кому-то другому. Нет, Гагарка. Патера не только ничего не рассказал мне, но даже не рассказал, что исповедовал тебя. Я узнал об этом от майтеры Мрамор, которая, в свою очередь, узнала об этом от майтеры Мята, а та узнала об этом от тебя.

Шелк опять пригубил бренди, обнаружив, что ему трудно продолжать.

— Сегодня ночью я собираюсь совершить преступление — или попытаться совершить. Меня могут убить; на самом деле я этого и жду. Конечно, я бы мог исповедаться майтере Мрамор или майтере Мята, но я не хочу, чтобы кто-нибудь из них знал об этом. Майтера Мрамор упомянула тебя, и я сразу понял, что ты идеально подойдешь. Исповедуешь ли ты меня, Гагарка? Я тебя прошу.

Гагарка медленно расслабился; спустя несколько мгновений он опять положил на стол правую руку.

— Ты не копаешь под меня, а, патера?

Шелк покачал головой.

— Если это не туфта, то очень близко.

— Не гоню я туфту. Я имею в виду именно то, что сказал.

Гагарка кивнул и встал:

— Тогда нам лучше пойти в другое место, как ты хочешь. Жаль, сегодня ночью я собирался слегка поработать.

Он провел Шелка к задней стене полутемного подвала, потом вверх по лестнице в черную пещеру, в которой там и сям стояли пирамиды бочек и тюков, и, наконец, в глухой переулок, вымощенный отходами нескольких улиц, и в заднюю часть того, что казалось пустой лавкой. Звук их шагов вызвал слабое зеленое сияние в одном из углов очень длинного помещения. Шелк увидел койку с мятыми грязными простынями; ночной горшок; стол, который мог попасть сюда из таверны, из которой они вышли; два простых деревянных стула; и, на противоположной стене, все еще работоспособное стекло. Окна по сторонам от двери забиты досками; дешевое цветное изображение Сциллы, восьмирукой и улыбающейся, прикреплено к доскам.

— Ты здесь живешь? — спросил он.

— Я не живу в каком-то одном месте, патера. У меня много мест, и это ближе всех. Садись. Ты все еще хочешь исповедоваться мне?

Шелк кивнул.

— Тогда тебе придется сперва исповедовать меня, чтобы я сделал это правильно. Мне кажется, ты знал об этом. Я постараюсь не забыть ничего.

Шелк опять кивнул:

— Сделай это, пожалуйста.

Быстро и без лишних движений — удивительно для такого большого человека — Гагарка встал на колени перед ним.

— Очисти меня, патера, потому что я оскорбил Паса и других богов.

Глядя на улыбающееся изображение Сциллы — подальше от тяжелого жесткого лица Гагарки, — Шелк пробормотал ритуальные слова:

— Расскажи мне, сын мой, и я принесу тебе прощение из колодца его безграничного сострадания.

— Сегодня вечером я убил человека, патера. Ты это видел. Его звали Выдра. Морской Петух хотел заколоть Мурсака, но тот его ударил…

— Кеглей, — тихо подсказал Шелк.

— Лилия, патера. Но я вынул игломет только тогда, когда Выдра вынул свой.

— Он собирался застрелить Мурсака, верно?

— Я так думаю, патера. Он работает с Морским Петухом внутри и снаружи. Во всяком случае, работал.

— Тогда в том, что ты сделал, Гагарка, нет греха.

— Спасибо, патера.

После чего Гагарка надолго замолчал. Шелк ждал и молча молился, вполуха слушая злые голоса на улице и грохочущие колеса проезжавших повозок, его мысли вспархивали и возвращались к спокойным, довольным и слегка печальным голосам, которые он слышал на игровой площадке, к мячу, который он все еще носил в кармане, и к тем бесчисленным вещам, которым хозяин голосов хотел научить его.

— Я ограбил несколько домов на Палатине. Я пытаюсь вспомнить сколько. Двадцать, точно. Но может быть больше. И я побил женщину, девушку, которую зовут…

— Ты не должен называть мне ее имя, Гагарка.

— Очень сильно побил. Она попыталась получить от меня больше, хотя я уже дал ей по-настоящему красивую брошь. Я слишком много выпил, и я ударил ее. Разбил ей рот. Она закричала, я опять ударил ее и сбил на пол. Она сказала, потом, что не могла работать неделю. Я не должен был это делать, патера.

— Да, — согласился Шелк.

— Она лучше, чем многие другие, выше, толще и симпатичнее. Понимаешь, что я имею в виду, патера? Вот почему я дал ей брошь. И когда она захотела больше…

— Понимаю.

— Я собирался ударить ее ногой. Я этого не сделал, иначе убил бы ее на месте. Однажды я до смерти забил человека ногами. Это часть того, что я рассказал патере Щука.

Шелк кивнул, заставив себя отвести глаза от тяжелых ботинок Гагарки.

— Если патера принес тебе прощение за этот поступок, ты не должен повторять это мне; и, поскольку ты удержался и не ударил ногой эту неудачливую женщину, ты заработал милость богов — особенно Сциллы и ее сестер — за сдержанность.

Гагарка вздохнул:

— Это все, что я сделал с последнего раза, патера. Вскрыл эти дома и побил Синель. И я бы не сделал этого, патера, если бы не знал, что деньги ей нужны на ржавчину. Иначе, мне кажется, я не стал бы ее бить.

— Ты понимаешь, что домушничать нехорошо, Гагарка. Ты должен это понимать, иначе ты бы не рассказал мне об этом. Это нехорошо, и когда ты входишь в дом, чтобы ограбить его, тебя легко могут убить, и ты умрешь грешником. А вот это будет очень плохо. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что поищешь другой способ жить, получше. Ты сделаешь это, Гагарка? Дашь ли ты мне слово?