Онлайн книга «Рассказчица»
|
Я понимаю? Это какой-то намек? Если да – я его игнорирую. Указываю на поблекшие чернила: – Что тут написано? Он прищуривается, разглядывая перевернутый текст. – Как она подшутила над учителем. Я переворачиваю страницу. – А здесь? – Как ее ругали за то, что залезла на дерево. Она, похоже, любила похулиганить. Здесь написано, что сестры и нянечка называли ее «швыбзик». Это что-то вроде «шалуньи». Словечко пришлось поискать. Я улыбаюсь. – «Швыбзик», – повторяю я, стараясь скопировать его произношение. Он морщится: – Почти. – Можешь мне почитать? Эван переворачивает книгу. Он склоняется над страницей, его лицо немного светится, как жемчужина. 10.6.13 Папа на меня злится, и все из-за Ольги! Последние недели все время шел дождь, а сегодня – наконец-то! – выглянуло солнце. После уроков мы с Марией пошли гулять в парк. Нашли чудесный клен, на котором можно отдыхать, как это делала Королева Фей в той пьесе, что мистер Гиббс велел нам прочесть. Только Ольга приказала нам немедленно слезть. Мария, конечно, тут же слезла, а я отказалась. Тут пришел папа, он только закончил осмотр земель. Ольга сказала ему, что я плохо себя веду, и он сделал мне выговор. – Ты совсем бесстрашная, зайчик мой, – сказал он, снимая меня с дерева. – Так это же хорошо, разве нет? – спросила я. Он рассмеялся и ответил, что это известно лишь Богу. Я сказала, что Ольга злится только оттого, что не получила весточки от «сердечного друга» Павла Алексеевича. Она вся покраснела, а папа снова отругал меня – за то, что наябедничала. Нечестно! Эван читает дневник как актер. Он говорит с интонацией автора, воспроизводит эмоции. И делает он это так искренне, что я с трудом сдерживаю смешок. 22.6.1913 Чудесный день! Устроили пикник на пляже. Взяли несколько шлюпок с яхты и отправились на маленький остров. Там моряки построили для нас павильон с ковром и банкетным столом – были чай с молоком, фрукты, конфеты. Вкуснейшие черничные тарталетки! Насмешила Марию, слизывая варенье с носа со скрещенными глазами. После чая играли в жмурки. Папа тоже с нами играл, и все валились со смеху – даже слуги, – когда он спотыкался, стараясь идти ровно, едва ли не наступая на платье Т. Как же мне хотелось никогда не возвращаться в Петербург, а вместо этого отправиться на «Штандарте» в кругосветное путешествие, как команда пиратов. Никакого двора, никаких церемоний. Эван замолкает, поднимая на меня глаза. Церемонии, слуги, двор… – Так… – говорю я, собирая кусочки пазла в голове. Но Эван поднимает руку, чтобы я пока молчала, и достает другой дневник. – Вот этот, – говорит он, – написан позже. В тысяча девятьсот пятнадцатом. Сегодня Шура меня отругала, но я так скучаю! Она говорит, что в нашей империи сотни тысяч девочек, которые отдали бы руку и ногу, чтобы оказаться на моем месте. Но эти девочки не понимают, как нам одиноко!!! Мы никогда не устраиваем праздников, дорогой дневник, только для бабушки и скучных дядюшек и тетушек. Мама говорит, что так лучше. Говорит, придворные – крысы и сплетники, которые недолюбливают ее из-за немецкой крови, и доверять нельзя никому, кроме отца Григория и, конечно, милой Шуры, но она просто нянечка. Иногда мне позволяют играть с Глебом, сыном врача, но ведь девочке нужны подруги! С кем же мне делиться секретами? Поскольку мне не с кем поделиться нашей скромной жизнью в Царском Селе, расскажу все тебе, дорогой дневник. Мы делим комнату с Марией. Она будит меня по утрам (свинюшка). Сначала мы желаем доброго утра маме в ее «будуаре», как говорит месье Жильяр. У нее самая замечательная комната в доме, там все – мебель, шторы, даже обои – пыльно-лилового цвета. Каждое утро слуги приносят в комнату цветы. Если лечь на оттоманку и прикрыть глаза, чтобы смотреть только через ресницы, кажется, что лежишь в поле сирени. Мама говорит, так англичане украшают дома, – она-то знает. Тут намного лучше, чем в душном Зимнем дворце или в Екатерининском дворце по соседству. Там все в золоте, драгоценных камнях, полированном мраморе – идеально, чтобы корчить рожицы своему отражению, но так холодно и совершенно неуютно. Хотя там красиво, как внутри одного из тех украшенных яиц, которые папа дарит маме на Пасху. Я перебиваю Эвана: – Дворец? Он поднимает на меня сияющие глаза. – Дворец, – повторяю я, и он медленно кивает. – Получается, она была… это дневники… Прежде чем я успеваю сформулировать целое предложение, Эван снова поднимает руку. – Подожди. Он открывает последний дневник на странице, которую пометил закладкой. – Девятое марта тысяча девятьсот семнадцатого года, – читает он. Папа прибыл с фронта. Мама заплакала, когда он сошел с поезда, мы все побежали его встречать объятиями и поцелуями. Мы ведь боялись, что больше его не увидим. Он говорит, что рад наконец вернуться домой, но, боюсь, Царское Село сильно изменилось. Теперь на каждом углу стоят часовые, по дворцу ходит охрана – как у себя дома! Нам приказали не выходить за ворота парка, но даже по парку за нами ходят. Мы привыкли к охране, но теперь следят за нами. Иногда я бросаю на них взгляды, пока мама не видит, или передразниваю их за спиной. Мария говорит, чтобы я так не делала. Когда мы все-таки остаемся одни, пытаемся притвориться, что у нас все как раньше, и это даже почти получается. Мама говорит, что мы должны оставаться сильными, не давать людям забыть, кто мы такие, но я знаю, она боится за Алексея с тех пор, как убили нашего Друга, а папа отказался от трона за них обоих. Но сегодня мама в хорошем настроении, ведь мы все снова вместе. Я тоже счастлива. Может, теперь, как папа вернулся, все станет лучше. Я возьму себя в руки и прекращу хулиганить, как сказала мама. Храни тебя Бог… – И тут подпись, – говорит Эван. – «Твоя маленькая Анастасия». Все в кофейне вертится, кроме его глаз; я лихорадочно перебираю в голове имена и факты, все, что могу вспомнить из учебников и тестов. – Это дневники твоей двоюродной прабабушки? – спрашивает он. Внезапно в кофейне становится душно, женщина с ноутбуком за соседним столиком сидит слишком близко. – Они были у нее на чердаке. – И ее звали Анна? – Да. То, что я пытаюсь осознать, слишком масштабно, слишком невероятно. яйца, о которых она писала, не красили луковой шелухой, их украшали драгоценными камнями, это яйца Фаберже… |