Книга Коридор затмений, страница 36 – Татьяна Степанова

— Ты лучше с нами по-хорошему, мужик. — Макар-искуситель вновь показал ему кредитку, и речь его зажурчала ручейком. — За деньги информацию сольешь нам. А то Клавдий тебя сейчас в отдел заберет, в камеру бросит, ты ему там все скажешь. А потом с почками-то отбитыми хрен снова сюда официантом устроишься, с волчьей ментовской рекомендацией.

— Отпусти меня. — Официант пытался отцепить от себя Клавдия Мамонтова. — Пошли вы… то есть… сколько заплатите за кореша?

— Смотря что ты о нем нам продашь. Итак, ты его знаешь? Брюнета? — спросил Макар.

— Да.

— Первый транш пошел, — Макар начал переводить пятьсот рублей.

— Кто он такой?

— Маркиз.

— Кличка? — спросил полковник Гущин. — А зовут его как, фамилия?

— Сами узнаете, менты. Он человек известный — не по своей биографии, а по братану старшему. Его братан — Костян Крымский.

— Это он? — полковник Гущин открыл в телефоне фото мертвеца с грядки.

Официант глянул. Изменился в лице.

— Кто его так? — спросил он.

— Ты нам скажи. — Полковник Гущин изучал его.

— Мне-то откуда знать?

— А ты как сам с Маркизом познакомился? Где?

— На бороде. Сам не догадаешься, мент?

— В колонии? Сидели вместе?

— В омской. И на пересылке потом.

— Сам за что?

— Ошибка молодости. Грабеж. Групповуха.

— А Маркиз?

— У него вторая ходка была. Я его сразу узнал, как он со своей бабой жирной здесь нарисовался. Взял их столик на обслуживание. Поздоровался: мол, привет, корешок. А он начал перед ней выпендриваться… Мол, кто ты такой? Тоже мне артист Хабенский. — Официант презрительно усмехнулся. — Из воров в содержанки подался. А гонора-то… Ну, он всегда братаном старшим и в колонии прикрывался — его не трогали. Я тоже настаивать не стал. Не тронь дерьмо — не завоняет.

— Твои чаевые, я считаю, — Макар показал ему переведенную сумму. — Еще что вспомнишь — удвою транш.

— Он не один раз к нам гулять приезжал. — Официант заглянул в свой мобильный — деньги пришли на его карту. — Он снова заявился с девкой своей.

— Когда? С какой девкой? — Полковник Гущин весь обратился в слух.

— Через две недели примерно.

— В конце марта?

— Ага, где-то так. Число не помню.

— А что за девка?

— Понятию не имею. Молодая. Ну, ему под стать. Губки бантиком. Блондинка.

— Они ужинали?

— Нет, приехали днем в обед. Он ее привез — вроде свидания у них здесь было.

Макар перевел ему на карту обещанную сумму.

Из свадебного шатра вновь грянула оглушительная музыка. Начались танцы. Пьяная помирившаяся родня плясала. И пела караоке.

Полковник Гущин достал свой телефон и позвонил в Главк.

Попросил старшего дежурной группы к утру поднять все базы данных по уголовникам Маркизу и его брату Костяну Крымскому.

Сон сморил дом на Бельском озере — полковник Гущин, Клавдий Мамонтов и Макар так устали за день, что, приехав домой к Макару, сразу после позднего ужина, который Гущин снова проигнорировал, отправились спать.

Майская ночь пролетела, предрассветные сумерки окутали дом и озеро. Полковник Гущин, отгородившись от всевидящей досужей луны плотными бежевыми шторами, созерцал смутный десятый сон в гостевой комнате наверху. И мандалорцы спали без задних ног — Макар забрал Сашхена из его детской, и малыш был с ним. Клавдий Мамонтов спал в комнате напротив, той самой, где когда-то столь памятный дому на озере Циклоп утолил свою многолетнюю страсть к юной Гале-Галатее… Циклоп и нимфа ^[9]…

Спали у себя в теплых кроватях старая гувернантка Вера Павловна, нарядившаяся ради приезда Гущина в кружевную сорочку, приобретенную тайком от домашних по интернету, и горничная Маша, которой снился бравый мандалорец Клавдий — с букетом роз, протягивающий ей, пунцовой от смущения, коробочку с «помолвочным» кольцом. Чего не пригрезится влюбленной одинокой женщине в пятьдесят с хвостом лет в разгар климакса и прощания с надеждами на брак…

И Сашхен дремал рядом с отцом — ему ничего не снилось, но он все равно был умиротворен и счастлив. И Августа спала в детской — крепко, сладко…

И только одна Лидочка бодрствовала.

Дети как вода — чуть отвернулся, недоглядел — и они просочились, протиснулись в игольное ушко, убежали, ушли тайком…

Лидочка в розовой фланелевой пижаме стояла у окна детской и смотрела на знакомый силуэт у дома. Принц Жаба явился вновь. Лидочка помахала ему рукой из окна. И он помахал ей в ответ. И поманил жестом — иди ко мне, указал вниз на одно из окон первого этажа — спускайся. Лидочка поняла его, она была смышленой не по годам.

Очень тихо она вернулась к кроватке, стараясь не разбудить сестру Августу, обула теплые тапки в виде кроликов с ушами и, как была, в пижаме, выскользнула за дверь детской. Бесшумно спустилась по лестнице и…

Нет, она не открыла входную дверь принцу Жабе, она сделала так, как он попросил. Вошла в ванную комнату на первом этаже, оборудованную на английский манер — с большой ванной на львиных лапах, с окном, выходящим в парк.

Принц Жаба ждал за окном. Лидочка вскарабкалась на подоконник, открыла створки и…

— Miss you babe! ^[10] — прошептал он.

— И я скучать! Очень скучать! — Лидочка доверчиво обняла его за шею, так же как своих близких и любимых людей — отца, Клавдия, полковника, Машу, Веру Павловну, сестру Августу.

Адам взял ее на руки и понес к озеру.

— Сюрприз, — шепнул он ей. — Что покажу сейчас тебе. Только тебе одной. Секретно.

Он скользнул в заросли — к заводи, куда Лидочке строго-настрого запрещено было подходить. У берега покачивалась на воде лодка. Весла сложены на корме.

— Какой сюрприз? — с любопытством спросила Лидочка.

— Смотри. А в лодке — кто? — Принц Жаба опустил ее на землю и взял за руку, подводя к кромке воды.

— Ой!

В лодке покоился скелет.

Уставившись в серое предрассветное небо провалами глазниц, ощерив зубы в дикой ухмылке, скелет скрестил на груди кости рук.

Лидочка смотрела на мертвое пугало, расширив глаза. Но не страх плескался в ее взгляде — неуемное детское любопытство.

— Кто есть он? — спросила она, от волнения путаясь в русском языке.