Книга Сыграй на цитре, страница 45 – Джоан Хэ

– Зачем лгать? – требую ответа я.

Ворон не отвечает. Я продолжаю тащиться за ним по узкому коридору и, прежде чем успеваю опомниться, оказываюсь в его комнате. Он закрывает дверь, его рука касается моей. Это кажется таким реальным. Я жива. Он жив.

Мы оба живем, но по разные стороны этого мира.

Он стягивает с себя плащ и вешает его на крючок на стене. Без него он становится худым, почти исчезает. Он также начинает разворачивать свои одежды, и я собираюсь отвести взгляд, когда он останавливается, будучи полураздетым, и, судя по температуре моих щек, с таким же успехом он мог бы сейчас стоять раздетый полностью.

Он носит халат с развязанными завязками, как шаль, когда сидит за своим столом. Я сажусь рядом с ним. Он поднимает правую руку, рукав соскальзывает, когда он тянется за кистью, и наконец я замечаю повязку. Она намотана на его кисть и перевязана через пространство между безымянным и указательным пальцами.

Палец, его нет.

Я не знаю, чувствовать ли мне облегчение или ужас. Миазма могла бы легко отнять всю его руку. Он мог расстаться с жизнью, как призраки в той комнате, возможно тоже когда-то бывшие на службе у Миазмы.

Он и так потерял слишком много.

Ручка кисти, которую нужно бы прочно взять, поставив между безымянным и средним пальцами, раскачивается в захвате Ворона. Понаблюдав за его борьбой в течение нескольких минут, я не могу этого вынести, я обхватываю его руку своей. Я делаю вид, что помогаю, хотя это не так. Я причиняю ему боль, если уж на то пошло, потому что лицо Ворона бледнеет. Повязка окрашивается кровью.

Я отдергиваюсь, тяжело дыша.

– Ложись спать.

Он не слушает. Не может услышать. Я полагаю, он не стал бы слушать, даже если бы мог.

Ночь сгущается, в комнате холодает. Наконец Ворон откладывает кисть. Он откидывается на спинку стула, закрывает глаза.

Его дыхание выравнивается и замедляется.

Я пришла ради Жэнь, а не ради Ворона. Ворона, который только страдает из-за меня. Я обманула его. Он купился на это. Я видела, чего ему это стоило.

Мне нужно уходить.

Но еще на один удар сердца я остаюсь. Я сажусь рядом с ним за стол. Заново изучаю его лицо, хотя никогда его не забывала. Когда его голова опускается, а пола халата соскальзывает, я пытаюсь вернуть ткань на место, хотя знаю, что это бесполезно. Мои пальцы касаются его кожи.

Его глаза распахиваются.

Мой пульс подскакивает. Он видит меня. Я уверена в этом.

Потом его веки закрываются. Он вздыхает, звук такой надтреснутый, что я замираю, пока он снова не засыпает.

Ясно, что я оказываю какое-то влияние на Ворона, точно так же, как на Миазму. Могу ли я существовать вот так, как бог в мире смертных, и каким-то образом все еще служить Жэнь?

Не как бог.

Мой взгляд резко взлетает над плечом Ворона, и я вижу Росинку, стоящую у стены, ее голова едва достает до низа его плаща.

Как бог, ты ничего не можешь сделать, чтобы изменить линии судьбы смертных, думает она, входя в комнату в сопровождении своего облака пчел. Она приближается.

И запрыгивает на колени Ворону.

– Слезь с него. – Я хватаюсь за Росинку, но ее пчелы преграждают мне путь. – Ты сейчас…

Росинка прыгает вверх-вниз. Ворон продолжает спать.

…разбудишь его.

Росинка тычется ему в лицо. Растягивает щеки.

Что в нем может нравиться?

– Почему ты спрашиваешь меня?

Потому что ты здесь единственная, кто знает ответ.

– Он мне не нравится.

Твоя ци говорит об обратном. Росинка делает стойку на руках с колен Ворона.

– Довольно. Прекрати это. – Я поднимаю ее. Пчела пытается залететь в нос Ворона. – Нет, Росинка.

Почему бы и нет?

– Потому что я так сказала.

Он этого не почувствует. У меня была практика, в отличие от тебя.

– Нет – значит нет. – Я поднимаю Росинку, едва не роняя ее, когда губы Ворона внезапно начинают шевелиться. Два колебания. Слоги, как имя.

Оно не похоже на мое.

Что-то вспыхивает во мне. Я давлю это. Я не буду такой жалкой. Я выношу Росинку из комнаты Ворона, не оглядываясь.

Она обнимает меня за шею.

Надир права. Ты изменилась.

– Так вот почему ты здесь? Чтобы шпионить за мной для Надир?

Нет, я хотела ее увидеть. Твою человеческую сестру.

Я останавливаюсь на полпути.

Мою. Не мою.

Не мою сестру.

Тем не менее есть часть меня, которая хочет укрыть ее, защитить, как тайну.

– Ладно, – наконец говорю я.

Пейзаж меняется. Мы в другой комнате, очень отличающейся от обители Ворона. В стенах больше воздуха, чем древесины. С балок свисают развернутые тростниковые циновки, их тени чередуются с полосами лунного света на бамбуковом полу.

Ку спит, и одну половину ее тела скрывает тень, другую – освещает луна. Она сбросила одеяло, ноги торчат из-под туники, как головки зеленого лука. Она снова и снова бормочет одни и те же слова:

– Вернись. Вернись. Вернись.

Я знаю, она просит не меня, а призрак Цилинь.

Вот еще кое-кто, кому я причинила боль.

Я присаживаюсь на корточки рядом с Ку, в горле у меня комок. Росинка кладет руку на мое согнутое колено.

Ее зовут Пань Ку, не так ли?

– Да, – шепчу я и покрываюсь мурашками. На Юге никогда не бывает холодно, но ночью сыро, а Ку всегда легко простужалась, подхватывая все, что можно подхватить в приюте. Сквозь открытые стены дует сквозняк, и я сжимаю зубы. Где Цикада?

Пчелы Росинки поднимают одеяло за углы и перетаскивают его на Ку.

– Я думала, ты не сможешь это сделать.

Ей не суждено замерзнуть сегодня вечером.

– А Ворону суждено?

Росинка невинно улыбается.

– Все это просто какая-то бессмыслица, – фыркаю я.

Мы можем немного обходить правила. Уважай старших, и я научу тебя этому. Затем Росинка перестает улыбаться. Она смотрит на Ку. Твоя ци полна страха.

– Это одна из составляющих жизни смертного. – Бояться потерять. Причинить им боль. Подвести их.

– Есть кое-кто еще, кто важен для меня, – говорю я, беря Росинку за руку. – Позволь мне показать тебе.

Я думаю о ее имени, и комната, залитая лунным серебром, тускнеет. Стены затвердевают, превращаясь в камень. Мы где-то под землей; факелы на земляных стенах отбрасывают свет на стол в центре. В его главе расхаживает юноша, стоящий на пороге вступления во взрослую жизнь. Он одет в фиолетовое, волосы собраны в пучок на макушке, длинная челка, разделенная на две части по бокам.