Книга Алый камень, страница 45 – Э. Энн Джуэл

— Стул — это все, что я могла себе позволить, а простыни были на распродаже. Волосы — это лень. Так проще.

— Тебе нужны деньги?

Меня зовут Скарлет Стоун, и я воспринимаю окружающих меня людей как возможность увидеть разные стороны себя.

— Нет. Мое финансовое положение — это выбор на данный момент. Я могу найти более высокооплачиваемую работу или вернуться к лжи, обману и воровству, но меня завораживает вся эта жизнь от зарплаты до зарплаты. Это смиряет и бросает вызов одновременно. Так же, как осьминог Аргонавт. Это разновидность наутилуса. Его пенис, который, по сути, является шариком спермы в щупальце, может полностью отсоединяться, чтобы искать женские части тела, чтобы извиваться в них — это сложно. Но… как только он отпускает товар, он вскоре умирает, смирившись.

Грудь Тео вибрирует от смеха.

— Как «нужны ли тебе деньги» превратились в историю о съемном пенисе?

— О… отвечая на твой вопрос, я в порядке. Я выживу.

— А твоя голова?

— Моя голова?

Он отпускает мою грудь достаточно надолго, чтобы провести подушечкой пальца по моему порезу.

Я хмурюсь.

— Производственная травма.

— Нелли оказалась сложнее, чем ты думала?

Мой подбородок качается взад и вперед на его груди, пока я качаю головой.

— Гарольд.

Брови Тео сходятся.

— Он беспокоится, что я собираюсь сделать что-нибудь, чтобы вызвать неприятности.

— Твое лицо. Что случилось с твоим лицом? — его голос становится глубже, когда он стискивает зубы.

— Он хотел поговорить со мной, но решил, что я буду лучше слушать, если он прижмет меня к стене лицом.

Тео резко садится, практически спихивая меня с кровати.

— Он, блядь, специально это сделал?

— Прижал, да. Порез был случайностью. Я думаю. — Мой нос сморщился.

— Я прикончу этого сукина сына. — Он отбрасывает одеяло в сторону.

На несколько безумных секунд я ощущаю прилив сил, как в ту ночь, когда он угрожал тому грубияну из паба на пляже. Потом я думаю о Нелли.

— Подожди. Нет! — Я хватаю его за руку, когда он собирается встать.

Он смотрит на меня.

— Ты уезжаешь через сорок восемь часов. Не покидай эту кровать сейчас. Завтра я притворюсь больной. Ты можешь разбить лобовое стекло машины Гарольда по дороге из города, но пока… останься.

Его лицо напряглось от боли и конфликта.

Я сильнее дергаю его за руку.

— Я или Гарольд. Выбирай.

Через несколько мгновений он заползает обратно на матрас, прижимая меня к себе. Я думаю, что за последние двадцать четыре часа он сломал мою ракушку. Я больше никогда не буду кататься на велосипеде. Но он уезжает, и это все равно что есть любимую еду последний раз в жизни. К черту последствия!

Тео сгибает руки, мышцы напрягаются, когда его голова опускается к моей. Он целует меня как сумасшедший, и я целую его в ответ с таким же рвением. У меня в голове не укладывается, как Теодор Рид, выпускник факультета теории музыки и композиции с довольно изысканным названием, трахает меня все время, как полный зверь — товарный поезд.

Секс просто умопомрачительный, но он так далек от романтики. Он животный. Когда он опускается ниже и обнаруживает, что я сухая, как Сахара, потому что мне так больно, его идея джентльменства заключается в том, чтобы плюнуть на свою руку и потереть ею между моих ног. Я должна быть оскорблена и отвращена его поведением, но это не так. Как раз наоборот. Меня заводит этот дикий зверь, и через несколько секунд после того, как его пальцы размазывают по мне слюну, я, несмотря на боль, уже пульсирую в ожидании разрядки. Мои соски твердеют. Мои пятки впиваются в его спину, и мой таз — моя сломанная раковина моллюска — готов к новому раунду пыток.

Я потеряла рассудок.

— Тео! Черт! Черт, черт, черт!!!

Он заставляет меня замолчать своим ртом, но я стону при каждом толчке. Это девяносто процентов боли и десять процентов удовольствия. Я полностью отдаюсь наслаждению. Когда его рот переходит к моей шее, я ищу что-нибудь еще, чтобы отвлечься от боли, пока удовольствие растет настолько, чтобы взять верх.

— Самец дикобраза… — Я пыхчу, мои пятки впиваются в его спину еще сильнее, — …обливает… самку мочой с расстояния примерно двух метров.

— Что? — Тео ворчит на жестком толчке, пот стекает по его бровям и капает на кончики волос, которые касаются моего лица.

— Я знаю. Это отвратительно. Но если его феромоны возбуждают ее… — Наслаждение побеждает. Что это значит? Неужели спаривание дикобразов делает это для меня? — …тогда они спариваются до тех пор, пока он физически не истощится… — Мой таз качается в ритм таза Тео. Я так близко. — Но это не из-за него… это она не дает ему остановиться.

Тео замирает.

— Не останавливайся! — То, что я едва могла вынести несколько минут назад, теперь мне необходимо.

Он качает головой.

— Ты не дикобраз.

— Тео… — умоляю я.

Его лоб опускается на мое плечо, его затрудненное дыхание еще больше нагревает мою кожу. Я покачиваю бедрами в поисках трения. Грудь Тео вибрирует на моей.

— Ты смеешься?

— Боже мой, женщина… — Он смеется, оставаясь полностью неподвижным во мне.

Я делаю последнюю попытку нажать на кнопку воспроизведения секса, обхватив его упругую попку и ободряюще сжав ее.

Ничего.

Я всем телом прилипла к двухсоткилограммовому хохочущему зверю. Казалось бы, момент упущен.

— Писающие дикобразы… — Его гогот продолжается.

Я смотрю через его плечо на трещины в потолке, пожевав уголок нижней губы. Ну, это довольно неловко. В то же время я не могу перестать наслаждаться восхитительным звуком, который издает этот мужчина, которого я люблю, или ощущением наших тел, соединенных, прижатых друг к другу.

Он выходит из меня и откидывается в сторону, сжимая переносицу и… вытирая слезы с глаз.

— Невероятно! Я выплакала все глаза из-за твоего отъезда, и на секунду подумала, что ты тоже прольешь пару слезинок. Но нет. Не-а. Я не достойна твоих эмоций, но ритуал спаривания дикобразов заставил тебя плакать.

— О, Боже… — Он вздыхает, переводя дыхание. Я никогда не видела, чтобы его улыбка так растягивалась по лицу. — Пожалуйста, пусть будет другая жизнь. Мне нужен настоящий вкус вечности с тобой. Этого… этого недостаточно.

Я знаю, что он хочет быть шутливым и легкомысленным, но его слова пробивают мою грудь и разрывают мое сердце на миллион неровных, не подлежащих восстановлению кусочков.

Сидя, нуждаясь в гравитации, чтобы помочь моим легким найти воздух, я притягиваю простыню к груди.