Книга Алые сердца, страница 119 – Тун Хуа

Миньминь выпалила все это на одном дыхании. Выслушав, император Канси ошеломленно замер, а затем искоса взглянул на меня и произнес:

– Вы с Жоси очень хорошо потрудились.

Миньминь расплылась в улыбке и ничего не ответила, я же торопливо поклонилась и сказала:

– На деле понадобились лишь много разных материалов наивысшего качества и тренировка, чтобы все приноровились действовать сообща. Сказать по правде, изготовить декорации было несложно, требовалось лишь достаточное количество серебра. А вот выйдет ли хорошим выступление, целиком и полностью зависело от Миньминь-гэгэ.

– Не будь слишком скромной, – засмеялся Его Величество, – Серебро тоже нужно уметь потратить с умом. Мы давно знали, что у тебя есть талант. Следует поручить тебе заведовать выступлениями на дворцовых пиршествах.

– У вашей служанки так мало таланта, – поспешно ответила я с почтительной улыбкой. – Она, как генерал Чэн Яоцзинь ^[102] с его тремя ударами топора, использовала проверенные трюки, которые скоро иссякли. Вашему Величеству не стоит ставить свою служанку в столь затруднительное положение, иначе после очередного выступления вы, Ваше Величество, будете упрекать свою служанку за то, что все это уже видели, разве что вместо луны будет солнце, а вместо Чанъэ – ворон ^[103].

Стоило мне договорить, как принцы и сановники дружно разразились смехом.

– Зная твой пытливый ум, догадываюсь, что ты просто пытаешься увильнуть от работы, – шутливо побранил меня император. – Вон сколько всего наговорила.

– Ваша покорная служанка не посмела бы, – улыбнулась я, опустив голову.

Улыбаясь, Его Величество произнес пару фраз, хваля Миньминь, и наградил ее нефритовым жезлом жуй ^[104]. Глядя, как его дочь отвешивает императору земной поклон и принимает награду, господин Суван Гувалгия с улыбкой сказал:

– Ваш подданный хотел бы вручить кое-что Жоси.

– Чудесная мысль, – со смехом одобрил император. – В этот раз мы решили оставить ее без поощрения. Эта девчонка то и дело вытворяет что-нибудь, требующее от нас наградить ее. Кто знает, сколько ценностей покинуло из-за нее казну за все эти годы.

Продолжая улыбаться, господин Суван Гувалгия достал из-за пазухи нефритовую подвеску и отдал ее стоявшему поблизости евнуху. Тот почтительно принял ее обеими руками и передал мне. Я торопливо опустилась на колени, благодаря за оказанную милость.

– Такая же подвеска есть и у Миньминь, – произнес господин Суван Гувалгия, коротко взглянув на дочь. – Когда-то у Миньминь была сестра-близнец. Когда девочки появились на свет, я был очень счастлив. У меня как раз оказался кусок хорошего нефрита, и я тотчас приказал изготовить из него две подвески. Кто же знал, что ее сестра покинет этот мир раньше, чем подвески будут готовы.

Он тихо вздохнул. Никто не ожидал, что у этой подвески окажется подобная история, и все уставились на меня с легким испугом.

Держа в руке подвеску, я отвесила земной поклон со словами:

– В эту подвеску вложены думы господина об ушедшей дочери. Ваша служанка не осмеливается ее принять.

– Я даровал ее тебе, – с улыбкой ответил господин Суван Гувалгия. – Не стоит сомневаться в том, принимать ее или нет.

Он коротко взглянул на императора Канси, и тот с едва заметной улыбкой велел:

– Бери.

Снова коснувшись лбом пола, я приняла дар. Кругом стояла тишина. Все принцы разглядывали меня с задумчивыми лицами. Я никак не могла понять, что же означает эта подвеска и что этим жестом хотел сказать императору господин Суван Гувалгия. Или же они оба действовали по некоей тайной договоренности? Я недоверчиво взглянула на Миньминь, но та лишь сладко улыбнулась мне. На ее лице была написана такая неподдельная радость, что у меня на сердце потеплело, и я, отбросив все сомнения, так же ласково улыбнулась ей в ответ.

Уже стояла глубокая ночь. Император Канси, будучи человеком в летах, не мог засиживаться допоздна. Отдав наследному принцу несколько распоряжений, Его Величество удалился в сопровождении Ли Дэцюаня. Господин Суван Гувалгия покинул пиршество следом. Стоило им уйти, как атмосфера за столом тут же стала более легкой и непринужденной. Молодой господин Цзоин и тринадцатый принц славно поладили. Они вдвоем, постукивая палочками по посуде, то и дело принимались петь, то по-монгольски, то по-китайски, а затем, разгулявшись, вытягивали шеи, вливая в себя по целой чаше вина.

Хэшу с девятым и четырнадцатым принцами пили вино и играли в морру ^[105], мирно беседуя и смеясь. Четвертый принц глядел на тринадцатого принца и Цзоина с едва заметной улыбкой, изредка поднимая чашу и выпивая с ними. Восьмой принц говорил о чем-то с наследником престола, и с их стороны доносился тихий смех. Монгольские чиновники, попивая вино, беседовали с императорскими сановниками.

Я наблюдала за пиром, забившись в темный угол. Я знала, что хочу невозможного, и все же мечтала о том, чтобы время замерло в этот самый момент, когда звучит веселый смех и никто ни с кем не сражается.

– О чем задумалась, сестрица? – спросила взявшаяся словно бы из ниоткуда Миньминь.

Глядя на пирующих, веселящихся в ярком свете ламп, я пробормотала:

– О чем это ты? – тихо спросила Миньминь.

– Просто грущу о том, что завтра ты уезжаешь, – шепотом ответила я. – Счастливые часы летят так быстро.

– Встретимся ли мы на будущий год? – горестно выдохнула девушка.