Онлайн книга «Слеза Евы»
|
Глафира знала, что Ирку Мотя приплела не зря: провоцирует! Ждет, чтобы она вступила в пререкания, стала защищать подругу, и вот тогда-то Мотя даст жару! Ну уж дудки! Надо набраться терпения и дождаться, когда запал иссякнет и можно будет спокойно объяснить, почему она ушла из комитета соцзащиты. Надоело глупостями заниматься. Бумажки перекладывать, как говорится. Окончив школу, Глаша выбирала, где учиться, и раздумывала недолго. Она выросла при монастыре и много навидалась. Больные и просто глубоко несчастные люди приходили к ним, чтобы получить помощь и сочувствие. Она умела выхаживать увечных, заботиться о старых – и все это не вызывало у нее отторжения и брезгливости, наоборот, радовала возможность помогать людям. Она легко поступила в хороший вуз на отделение, где готовили социальных работников, и ни разу об этом не пожалела. Вот только работать ей пришлось в душном кабинете, забитом бумагами и бабами, которые сами не знали, что они тут делают. Просто работали за зарплату. Мотя ужасно пугалась всяких перемен, а больше всего – неизвестности. Ну дело ли – пойти сиделкой в чужой дом! Что за дом? Какие в нем порядки? Может, там Глашу обижать будут, а это ей, Моте, стерпеть никак невозможно! – Чего молчишь? Неужто язык проглотила? – поинтересовалась она. – Жду, когда ты угомонишься и мы нормально все обсудим. Глафира сложила стопочкой белье и убрала в шкаф. Мотя ушла на кухню и тяжело вздохнула. Вот ведь с вечера чувствовала, что денек не задастся. Так оно и сталось! Господи, прости! Глафира тихонько подкралась и обняла сердитую Мотю. – Да не вздыхай ты так, а то у меня сразу под ложечкой сосать начинает. Все еще лучше будет, чем раньше. Точно тебе говорю. – Говорит она, – ворчливо ответила Мотя, но было видно, что ласковый голос Глаши подействовал на нее успокаивающе. – Мой подопечный – литературовед, доктор филологических наук. – Каких «лологических»? Что за науки такие? – испугалась Мотя незнакомого слова. – Вот обзываться белебенями и тюрюхайлами ты хорошо умеешь, а слова «филология» не знаешь! – назидательно сказала Глафира. – Это наука о литературе. Филологи ее изучают и нам рассказывают. – А сколько ему лет, твоему профессору? Мотя все старалась держаться поближе к интересующим ее проблемам. – За семьдесят уже. Он инвалид. Не ходит давно. – А руки у него работают? – продолжала выпытывать Мотя. – У него голова работает, это главное. Знаешь, из четырех претенденток он сразу меня выбрал, – похвасталась Глафира. – Так к нему еще и очередь была? – А то ж! Интеллигентный одинокий человек, воспитанный, приятный в общении. К тому же хлопот с ним не слишком много. – Как не слишком много, если и горшок выносить, и мыть, и перекладывать! Все тебе одной! – Так в нем весу сорок килограммов! Он легкий! И потом, руки у него сильные, многое он сам делает, а на кресле, знаешь, как разъезжает! Быстрее меня! И главное, очень обходительный! – Врешь ты все! Поди, пыня еще тот! – Да нет, он не чванливый! Добрый! Работы совсем немного будет. Он целый день за столом сидит. Работает. – И чего же он работает? – Книгу пишет о поэзии. Толстую. – Тооолстую, – передразнила Мотя. – Знаем мы этих филолухов! – Да откуда ты их знаешь? – Все они колоброды! – Да как же колоброды, если он день и ночь работает! – всплеснула руками Глафира. – Ну значит, тогда колупай! Еще и колупай! Глафира поняла, что так просто Мотя не угомонится. Надо было предпринять что-нибудь эдакое, чтобы ее отвлечь. – А помнишь, тебе понравился платок на тетке Вале из соседнего подъезда? – И что с того? – А вот! Глафира принесла из коридора сумку и, словно фокусник, вытащила тонкий, переливающийся ярким синим цветом платочек. Вообще-то вещица береглась к выходным, ну да ладно! Мотя посмотрела и ахнула. – Газовый! – Газовый и даже лучше, чем у тетки Вали! Мотя развернула платок и полюбовалась. – А где ж ты денег на него взяла? – Мне аванс выдали. Вроде как подъемные. – Так ты сразу все на платок профукала? – Да ты лучше примерь. – Нет, ты скажи! – Надень, говорю, а то обижусь! Мотя аккуратно сложила платочек и повязала на голову. – Ну как? – спросила она с замиранием сердца. – Поди, сама глянь! Мотя подошла к зеркалу и засмотрелась. – Королевна! Неужто не видишь? Глафира посмотрела на довольное Мотино лицо. Угодила с платочком-то! Прямо насмотреться на себя не может! Теперь будет думать, как завтра наденет свой салоп, повяжет платочек, пойдет в булочную, и все соседки это заметят. – Ну спасибо тебе, Глаша. Только все равно… – Давай чай пить, а, Моть! Ты меня уж притомила! Мотя, забыв снять обновку, засуетилась, выставляя на стол тарелку с хлебом, сахарницу и чашки. Чай пить она обожала. Чуть управится с делами, сразу ставит чайник, а потом долго, с удовольствием пьет, смакуя сухарик или, что бывало нечасто, молочную карамельку. Глафира села напротив, любуясь Мотей в новом платке. Много лет назад у Моти обнаружили диабет. Матушка Анимаиса сказала, что это стресс так повлиял. С тех пор Мотя сильно поправилась, раздалась, черты лица стали казаться мелкими и словно сгрудившимися посредине, придавленные большими щеками и несколькими подбородками. Глафире казалось, что ничего милее Мотиного лица она не встречала. – Знаешь, Олег Петрович сначала хотел, чтобы сиделка жила у него постоянно… Мотя перестала жевать и замерла с набитым ртом. – Не пугайся, ради Бога! Я сразу сказала, что у меня семья, поэтому постоянка меня не устраивает, и он согласился. Буду работать с восьми до шести шесть дней в неделю. В воскресенье вызовет только в крайнем случае. – А ночью что ж? – поинтересовалась Мотя. – С ним внучатый племянник живет, все, что необходимо, сделает. – И в выходные сидеть согласился? – Бартенев настоял, чтобы в воскресенье его оставляли в покое. Ему нужно личное пространство, как он выразился. – А как же то самое? – Мотя! Если ты не в курсе, то наука в этом вопросе шагнула далеко вперед. – Да неужто? – поразилась Мотя. – Это куда же? |